Вещий Олег – князь-волхв?

Последняя четверть IX века: кризис власти на всем Евразийском континенте. В Китае от внешнего напора и внутреннего повстанческого разбоя рушится империя династии Тан. На Среднем Востоке гордые арабские воины воюют с не менее гордыми персидскими, что вызывает воинствующую ненависть горожан и дехкан. В середине «обитаемого мира» болгарский царь Симеон самым решительным образом потеснил Византию на Балканах и не прочь присоединить и самый Константинополь. На Западе — империя Карла Великого, не протянув в целости и сохранности и полутора веков, распалась на три владения. Их морские побережья беспрестанно атакуют скандинавские викинги, поднимаются по рекам во внутренние области гордых держав. Париж, например, осаждают…

Знаменитая фраза новгородцев — «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет» — применима ко всему тогдашнему «цивилизованному миру». Русь, единая торгово-экономически, инстинктивно тянется к единоначалию. Вопрос о власти, властителе и подвластности молотом Божьим носится над Евразией.

Первые общерусские князья (великие князья Киевские IX—X вв.) попали в русские монастырские летописи из мирских сказаний, чаще — устных. Летописцы люди совестливые, старались от себя не прибавлять, иногда лишь объяснять. Но все равно: молва отследила главное, опустила неизвестное; одних вознесла, других охулила. И первые князья предстали фигурами яркими и загадочными. По сути летописцы явили нам четыре архетипа государей.

1. Вещий Олег. Ему удается все. Он лишен частных забот личной жизни. Он подвластен только силам небесным. Не проиграл ни одной схватки, не сделал ни одного напрасного шага. Дом его — Русь, пространство — мир.
2. Выросший под его сильной дланью капризный Игорь. Недалекий, но властолюбивый, чуть не погубивший внутренние и внешние приобретения Олега.
3. Ольга. Красавица. Мудрая. Сначала — терпеливая расчетливая мстительница (внутренние дела). Потом — искушенный дипломат (внешние дела). Хозяйка со спокойной распорядительностью (внутренние дела). Первохристианка без малейших признаков фанатизма и навязчивого миссионерства (духовные дела).
4. Наконец, порывистый Святослав — человек подвига, не щадящий ни себя, ни других.

Последующих князей летописцы знали лучше, подробнее, но в «Повести временных лет» продолжают «лепиться» характеры собирательные: Владимир Святой, Ярослав Мудрый — примеры государственной состоятельности, идущей от непрестанного поиска и научения. Но они немыслимы без предшественников, которым все было ясно изначально и которые, представляется, только и ждали часа, когда смогут проявить свой политический характер, заявить свою концепцию власти.

Самый загадочный государь в этом ряду — самый ранний. И зададим в связи с его образом в «Повести временных лет» такой вопрос: почему Олег — Вещий?

Да, почему Олег, если он, по летописи, «посмеялся и укорил кудесника, сказав: «Неправо говорят волхвы, но все то ложь: конь умер, а я жив». То есть Олег бросил обвинение всем волхвам, обозначив их во множественном числе. И тут же сказание показывает его, Олегову, неправоту. Вылезла змеюка из конского черепа, да такая, что прокусила юфтевый княжий сапог. И укус этой приднепровской гадюки оказался смертельным. Заметим: предание это рассказывает летописец — христианский монах. И княжеское обвинение волхвов в неправде ему, конечно, должно быть по сердцу. Но развязка все перечеркивает. Видать, русский средневековый писатель не смог устоять перед живостью предания…

С легкой руки Александра Сергеевича Пушкина в легенде проявился уже вполне определенный политический смысл. Поэт отдает должное государственным деяниям Олега (и не только в «Песни о Вещем Олеге», но и в других стихах). Но князь гибнет как правитель, усомнившийся в провидческом даре «вдохновенного кудесника» — из тех, что «не боятся могучих владык» и кому княжеский дар не нужен. «Правдив и свободен их вещий язык и с волей небесною дружен», — разъясняет поэт словами волхва природу и предназначение поэтов и пророков всех времен.

В пушкинском варианте легенда вошла в сознание последующих поколений. Но однозначной не стала. Положенная на музыку и дополненная припевом «Так за Царя, за Родину, за веру…», она была чуть ли не гимном монархической белой гвардии. И не случайно — в «Песни» есть и о славе государевой, и о трагическом роке властителя. Ну а, скажем, в иронической переделке В.Высоцкого актуализировалось попирание правды поэтов властителями и их приспешниками («И долго дружина топтала волхвов своими гнедыми конями…»).

Но — вспомним! — ведь Олег то и сам был вещим. Настолько, что с таким прозванием вошел в христианскую, а, стало быть, безусловно антиволховскую летопись! Рассказ о победоносном и договорозаключительном походе его на Царьград заканчивается словами: «И пришел Олег к Киеву, неся злато, и паволоки, и овощи, и вина, и всякое узорочье. И прозвали Олега — вещий: были бо люди поганые и невегласы» (то есть язычники, не ведающие гласа Божьего, веры истинной).

Еще бы не вещий! Мало тех чудес, которыми удивлял Олег ромеев под Царьградом! Да первый же его поход — из Новгорода на Киев — не чудо ли? Находящиеся на этом пути племена, как завороженные, вручают ему города свои. Как очарованные, сдают киевляне без всякого сожаления правителей своих Аскольда и Дира. Все верят в правду Олега. И летописца это не удивляет. Потому что летописец, как и Олег, заворожен одной идеей — идеей единения Руси.

Почти так же легко проводит Олег освобождение северян, радимичей и вятичей от хазарской дани: «Платите лучше мне», — говорит Олег. «Мне», неведомому, а не могучему Хазарскому каганату. И платят. Иногда — можно сказать, для виду только, чтобы показать норов — упираются поначалу.

И когда Олег, в общерусских торговых интересах, идет на Царьград — всё то же: к нему присоединяются приднестровские и придунайские племена; с той же легкостью, через запятую «и хорваты, и дулебы, и тиверцы».

Так не был ли Олег и впрямь кудесником, волхвом? Иначе говоря, не принадлежал ли одновременно и к жреческому сословию, и к княжескому, обладая потому особенной властью, когда уговор, «прельщение», сила внушения, опора на мистическую духовную традицию действуют совокупно с политической логикой, рациональным убеждением?

Кстати сказать, двойное качество Олега может объяснить и странное его положение: он, по летописи, и родственник Рюрику, и почему-то ни в коем случае не наследник ему. Он князь и не князь (временный правитель при некоем малолетнем Игоре).

Не говоря уже о том, что имя вещего правителя, равно как и его истинной политической наследницы Ольги, созвучно ирано-сарматскому величанию Халег — творец, создатель; болгарскому Олгу — великий; скандинавскому Хельг — святой.

Но если Олег — князь-волхв, как он мог нарушить первую заповедь волхвов, посмеяться над верой в волхование? И в этом резон «жала мудрыя змеи»; киевская гадюка — исполнительница волховского пророчества выползла из конского черепа, каковой искони должен был лежать у славянских домов как языческий оберег, охранитель…

Или надо понимать так, что Олег, ставший уже волхвом общерусского масштаба, с этой высоты позволил себе унизить местных киевских кудесников. И в высокомерии этом был не прав…

Но вообще-то, с литературно-сказительской точки зрения, опирающейся на архетипы нашей психологии, Олегу на всем его пути настолько неизбежно сопутствовала удача, что представляется просто необходимым, для жизненной убедительности, хотя бы слегка омраченный жизненный финал. Ну, не может быть всегда и все так уж гладко. Притом, что Олег, пришедший к черепу любимого коня, достиг весьма преклонных лет и сделал все, что хотел. «И жил, мир имея со всеми странами», — возглашает летопись.

Что же, государь-жрец — идеальная модель правителя? Как знать. Да только секрет такого редкого сплава, кажется, попал в категорию давно утерянных.

Само сочетание в этом роде в нашей давней истории встречалось крайне редко. Из письменно известных таковы отпрыск болгарского царского рода, певец-кудесник Боян и полоцкий князь-волхв Всеслав. Ни тот, ни другой, однако, не были видными устроителями Руси. Боян — хранитель преданий, завораживающий своей поэзией. Всеслав — отъявленный душегуб, если и вправду волхв, то «черный», и слава Богу, что не удержался на киевском великом княжении.

Остается — как исторический архетип — легкая поступь Вещего Олега, воистину полководца- миротворца. В конце концов, может, исторически важнее всего, что было в самом начале…

Автор: Валерий Лобачев.