Князь Игорь – волк в овцах. Часть первая.

Князь Игорь

Реальность Игоря, мужа княгини Ольги и отца Святослава, в отличие от Олега «Вещего», не вызывает сомнений у историков. Его поход на Константинополь в 941 году отмечен «Повестью временных лет», упоминается и в византийских историографических сочинениях – продолжениях хроник Феофана и Георгия Амартола, в хрониках Льва Грамматика и так называемого Псевдо-Симеона Логофета. Упоминание о смерти Игоря, кроме «Повести…», содержится в «Истории» Льва Диакона. И все же мы знаем о нем слишком мало, а несколько известных фактов его биографии порождают лавину вопросов. Путаницу вносит, как ни странно, хронология «Повести…», и именно из-за указания «точного» года того или иного события.

Мне уже приходилось говорить, что о времени, месте рождения и происхождении Игоря нам ничего с достоверностью не известно. Занятая Олегом летопись как бы «приписывает» к нему Игоря, при этом последний остается в тени, а жизнь его растягивается совершенно неправдоподобно. Младенчество Святослава к моменту смерти Игоря и появление имени Святослава в договоре 941 года, о котором я еще буду говорить,— вот единственные факты, дающие исследователю наиболее вероятные точки отсчета всего предыдущего и последующего.

Рождение исторического Игоря в Новгороде на Волхове около 879 года столь же нереально, как и сорокалетнее (!) бесплодие Ольги. У нас нет никаких оснований верить тому, что Игорь женился на Ольге в 903 году и в течение 39 лет не имел детей, как и тому, что он взял ее в преклонные годы не первым для себя браком. Скорее всего, к моменту рождения Святослава оба они, Ольга и Игорь, были молоды и полны сил. Другими словами, в момент похода Игоря на Константинополь, в 941 году, ему должно было быть от 20 до 25 лет.

Вероятность подобных расчетов подтверждается практикой браков того времени и сходной ситуацией в конце 60-х годов X века, когда у Святослава, родившегося скорее всего в 942 году, ко времени осады Киева печенегами (в 968 году) было уже три сына. Другими словами, время рождения Игоря приходится на начало 20-х годов X века — то самое время, когда, по хронологии Новгородской Первой летописи, Олег, посланный Игорем, ходил на греков, вернулся в Киев и ушел «за морей».

Структура рассказа об Игоре в «Повести…» столь схожа с повествованием об Олеге, что рождает и подозрение в использовании одной схемы или зависимости одного от другого, И тот, и другой князь начинают свою деятельность войной с древлянами и уличами (угличами), возлагают на них дань, после чего отправляются на греков, чтобы спустя четыре-пять лет заключить с ними договор о торговле и дипломатических отношениях. А потом оба они живут в Киеве, «имея мир ко всем народам», но тут следует роковая фраза, что «приспе осень…». Наступившая осень, как мы знаем, навела Олега на мысль поинтересоваться судьбой своего коня, и любопытство это привело его к смерти. Для Игоря наступившая осень 944 года оказалась роковой, потому что он решил взять двойную (тройную?) дань с древлян.

Согласно «Повести временных лет», Игорь начал свою государственную деятельность с древлян и ими же ее закончил. Они оказались основной проблемой его правления. В судьбе же Олега войны с древлянами, будучи «общим местом», не играли никакой роли. Можно заключить, что они были перенесены летописцем на него из биографии реального Игоря.

Однако прежде чем заняться древлянами, надо рассмотреть поход Игоря на Царьград, о котором почему-то молчит Новгородская Первая летопись, не упоминающая, впрочем, и договора 944 года.

Все это не так уж и странно. Рассказ о походе Игоря в «Повести…» целиком основан на иностранных источниках, причем самого запутанного происхождения (мы оставляем в стороне текст договора; его история не до конца ясна, поскольку и в южнорусских летописных сводах у него отсутствует заключительная часть с датой подписания). В. М. Истрин, специально изучавший хронику Георгия Амартола, пришел к выводу, что для составления рассказа о походе Игоря автор «Повести…» пользовался даже не болгаро-русским переводом хроники, а его переработкой, вошедшей в «Хронограф по великому изложению», причем в его второй редакции. В результате из одного похода Игоря сначала было сделано три, потом из трех — два, где подробности рассказа были переставлены, и этот текст стал исходным для текста «Повести…», в него было добавлено имя Игоря, поскольку указывалась только «русь».

Что же произошло в 941 году? Как рассказывает Продолжатель хроники Амартола, «месяца июня в 18 день, 14 индикта, русь приплыла на Константинов град десятью тысячами людей, пришедших «от рода варяжского». Против них в триерах и дромонах был послан патрикий Феофан… Русь же в ладьях ожидала, когда зажжется свет на башне, называемой Форос, где зажигается огонь для входящих ночью в Босфор. Наутро Феофан разбил строй русских ладей, сжег многие огнем, многие потопил, а те, кто остались, бежали на восток. За ними берегом был послан полководец Варда Фока, который многих уничтожил. На бежавших от Варды напал с восточной армией доместик схол Иоанн Магистр и не дал им пройти дальше. Однако до подхода греческих войск русь натворила много бед.

морская битва

Они сожгли предместья города по берегам Золотого Рога (Суд), одних пленных порубили, других распинали, третьих расстреливали из луков; схваченным воинам связывали руки и вбивали посреди головы железные гвозди. Сожгли много святых церквей. Так русь разбойничала до осени, когда 15 сентября они тайно перешли к Фракийским берегам, где их обнаружил опять патрикий Феофан и потопил много ладей, а остальные бежали».

Несколько больше подробностей передает об этом набеге житие святого Василия Нового, использованное в «Повести временных лет» наряду с заимствованиями из Амартола. Но все сходится на том, что в отличие от похода Олега Игорь потерпел сокрушительное поражение. Поэтому нет никаких оснований верить, автору «Повести…», что, вернувшись домой, Игорь начал собирать новое войско идти «мстить» грекам. Во-первых, спаслись, как видно, немногие. Во-вторых, погром был сокрушителен, но самое страшное впечатление на русь произвел так называемый греческий огонь, о котором, как свидетельствует Лев Диакон, с ужасом вспоминали еще сподвижники Святослава. Воины Игоря бросались в воду, чтобы утонуть, но не сгореть.

Таким образом, фактически ничем не может быть подтвержден поход Игоря на греков в 944 году, который, согласно «Повести…», закончился встречей византийских послов на Дунае, доставивших Игорю «отступное». Вряд ли его подтверждает и так называемая «Добруджанская надпись» — камень с остатками славянской надписи, открытый неподалеку от Добруджи, на котором читаются слова «греках», «Дмитрии жупане» и дата «6451», то есть 943 год, «Повесть…» именно с окончанием этого малореального похода связывает начало мирных переговоров, в результате которых был подписан договор 944 года.

Документ этот чрезвычайно любопытен. Мы впервые знакомимся здесь с членами княжеской семьи, представленной Игорем, его сыном Святославом, княгиней Ольгой, двумя племянниками Игоря — Игорем и Акуном. Текст, по-видимому, испорчен, поэтому, названный за первым племянником «Улеб» был, скорее всего, не послом не известного нам по своему положению Володислава, входящего в число ближайших родственников Игоря, а таким же родственником, стоящим на достаточно высокой степени иерархии, поскольку его жену, поименованную ниже, представлял некий Шихберн.

То же можно предположить и в отношении Предславы, имевшей своего посла и стоявшей в списке за несколько человек до посла племянника князя Игоря, Акуна. Однако в преамбуле договора почему-то отсутствуют имена людей, обладавших властью и значением при Игоре, а позднее — при Ольге и Святославе: в ней не упомянут Свенельд, военачальник Игоря, получивший еще при жизни князя право взимания дани с уличей и древлян, нет и Асмуда, воспитателя Святослава, хотя он в силу своего положения находился в каких-то особенно тесных отношениях с княжеской семьей. За тридцать лет, прошедших со времени договора Олега, в «роде русском», как можно видеть, произошли большие изменения. Наряду с массой германских имен послов и купцов русов, в договоре Игоря впервые появляются имена славянские, среди которых можно заподозрить и собственно болгарские — Володислае, Прастен, Войко, Истр, Олеб, — и некоторые другие, менее определенные.

Автор: А. Никитин.