Древние кельты. Часть первая.
Мы много знаем о греках и римлянах, о бурных событиях их внутренней и внешней политики, о религии и философии, образе жизни и культуре. Знаем имена, мысли и деяния политиков, ученых, художников. До нас дошли их языки, книги, документы. И поэтому подчас древняя история Европы выглядит как история Средиземноморья, история античного мира. А вокруг — лишь варварство и темнота. Но для античных народов варварами были и египтяне, и финикийцы, и персы, культура которых не уступала греческой, хотя и очень отличалась от нее. Письменность, конечно, важный признак цивилизации. Но не единственный.
А не допускаем ли мы ошибки по отношению к некоторым народам Европы? Мы смотрим на них «античными глазами» и видим лишь варваров, невольно придавая этому слову к тому же современное значение. А там, на краю ойкумены, жили люди, которые создавали свои сложные социальные организмы, подобно многочисленным греческим полисам. Среди них были и мыслители, и поэты, и политики. Они воевали, заключали политические союзы, переселялись. И будь все это записано, история Барбарикума могла бы оказаться не менее интересной и сложной, чем история античного мира.
Оценки в области культуры вообще — вещь опасная, особенно если мы знаем об одной из них слишком мало, да и то лишь те эпизоды, о которых нам поведали античные источники. И только археология помогает иногда приоткрыть завесу, позволяя, впрочем, больше догадываться, чем говорить что-либо конкретное.
Ближайшими северными соседями римской части античного мира были кельты, многочисленные племена которых заселяли значительную часть Европы — от Атлантики и Британских островов до Карпат.
Кельты в Центральной и Северной Европе играли приблизительно такую же цивилизующую роль, как греки в Средиземноморье. Только цивилизация эта была совсем иной, культура и особенно искусство кельтов, а следовательно, и их психологический склад были совершенно чужды логике античных народов классической эпохи, античному искусству с его антропоцентризмом и склонностью к повествовательности. Глядя на изделия кельтских мастеров, на их браслеты, гривны (шейные украшения), застежки плаща из золота или бронзы, на все эти вещи, украшенные масками с громадными выкаченными глазами и с закрученными лихо усами, на маски декоративные, странные, глядя на тонкие, удивительно грациозные спирали гравировок мечей и ножен, на ажурные их наконечники, на все эти элегантные дикие, но всегда продуманные композиции, которые в искаженных движениях объединяют волнообразные спирали, завитки, фантастические собрания людей, зверей, цветов, богов, звезд и планет, мертвых и живых, мы, по словам известного исследователя кельтов Море, входим в мир демонический, объяснимый лишь с помощью психологических изысканий.
«Это искусство,— считает Море. — которое любило плести парадоксы, сопоставлять разные массы, для него было обычным играючи оперировать светлой Тьмой и запутанной Ясностью». Это искусство, «…склонное к свободной симметрии, которая не совсем симметрична, искусство, любящее намеки на натуралистические формы при геометрическом и абстрактном методе композиции»,— по словам другого знатока кельтов, Винсента Мегоу.
Духовный мир кельтов, как он предстает перед нами по произведениям искусства, это мир ирреальный, без четких граней между естественным и сверхъестественным, мир, составленный из вещей без контуров, вещей двусмысленных, легко и незаметно переходящих одна в другую, с бесконечными вариациями переливающихся друг в друга форм — животных, человеческих или неодушевленных. Пауль Якобсталь, один из крупнейших знатоков кельтского искусства, охарактеризовал высшую точку достижений кельтских художников IV— III веков до новой эры, момент перехода от более раннего двухмерного (вальдельгейсхаймского) стиля к более позднему, трехмерному пластическому, как стиль Чеширского Кота — того самого Кота из сказок Льюиса Кэрролла, который уходил, а улыбка его оставалась.
Приглядевшись к завиткам и спиралям, вдруг замечаешь, что на тебя смотрят глаза какого-то существа, то ли человека, то ли нет, а отчетливо виденное лицо вдруг распадается на глазах в бессмысленный набор полумесяцев, кругов и овалов. Оперирование набором геометрических криволинейных деталей, из которых составляются фигурки животных, характерно для современных художников-мультипликаторов, поэтому Мегоу назвал это диснеевским стилем. И некоторые из личин, украшающих изделия пластического стиля, действительно напоминают забавные очеловеченные существа мультфильмов Диснея.
Столь же своеобразным предстает перед нами сложный духовный мир кельтов при чтении ирландских саг, хотя и не лишенных более поздних напластований, но сохранивших свою кельтскую основу. В Ирландии и окраинных уголках Британских островов до наших дней дожили прямые потомки кельтов, и многие проявления характера и душевного строя жителей современной Ирландии, Ольстера и Уэльса коренятся в седой древности их былого кельтизма. Стиль саг «…четкий, ясный, поистине лапидарный,— по словам А. А. Смирнова,— уснащен множеством риторических прикрас, весьма выразительных при всей их условности… Поражает, наконец, в этом эпосе странное соединение контрастов: первобытной жестокости и душевной утонченности, упоения фантазией и крепкого чувства конкретности, пышной величавости и задушевной интимности».
Только один пример. Вот как выглядит герой многих сказаний красавец Кухулин, у которого один глаз, как «котел, в котором варят целого теленка», а другой — так глубок, что не достать копьем. «Три слоя волос было на голове его: у самой кожи — темно-рыжие, в середине — кроваво-красные, а сверху словно корона развевались волосы цвета червонного золота. Пылало на шее его яркое ожерелье, сплетенное из сотни нитей, красных и огненно-золотых. Прекрасный темно-пурпурный щит с серебряным бортом нес он, а на левом бедре его висел изукрашенный меч с золотой рукояткой. В колеснице рядом с ним прикреплено было длинное копье, тускло мерцавшее наконечником, и висел на ремнях с заклепками из белой бронзы острый кинжал.
Девять отрубленных голов держал Кухулин в одной руке и десять в другой и потрясал ими в воздухе». Кельты были «охотниками за головами», и культ мертвых голов, продолжавших жить собственной жизнью и даже распоряжавшихся на пирах «в ином мире», был у них широко распространен. Не исключено, что в некоторых местах происходили и ритуальные убийства, и ритуальное людоедство.
Анализ кельтских художественных форм позволяет без труда обнаружить свойства, которые наблюдали и античные писатели в характере кельтов, этого, по словам Цезаря, «непостоянного народа, жаждущего новинок, жадного на золото и всегда способного подражать всему, чему он мог бы научиться».
Они носили пестрые клетчатые одежды, были драчливы, кичливы и отчаянно храбры. Не случайно почти все правители эллинистических государств содержали на службе отряды кельтских воинов-наемников. Они служили греческим фараонам Египта, Птолемеям. Из кельтов-галатов состояла личная гвардия царя Понта Митридата Евпатора. Но сверх того им была необычайно свойственна и способность к самоотдаче, к сверхмужеству, к «славе и духу». Они всегда отвергали всякий натурализм в мировоззрении и всякий порядок.
Такой народ, безусловно, мог создать великолепное искусство, мог создать сложный мир религиозно-мистических представлений, но не мог создать римского права и дисциплинированной регулярной армии, хотя, что касается уровня развития производительных сил, развития техники, то обе цивилизации — и римляне, и кельты в начале своего исторического пути, в V веке до новой эры, стояли приблизительно на одной ступени развития. Но пути их социального развития разошлись, разошлись, чтобы в І веке до новой эры столкнуться на полях Галлии. «Кельтское общество,— по словам Мегоу, — подобно их боевым колесницам, оказалось устаревшим перед лицом растущей мощи Рима не только из-за силы римских армий, но и благодаря способности римлян к политической организации и полному использованию природных и человеческих ресурсов, способности, так очевидно отсутствующей даже в полуурбанизованных Галлии и Южной Германии».
Единого политического организма кельты так никогда и не создали, единого кельтского народа никогда не существовало. Было множество более или менее мелких племенных групп и племен, заселявших громадную территорию от Британии и Атлантики до Карпат и Малой Азии, живших вперемешку с различными группами местного населения, более или менее кельтизированного, но вряд ли всюду поглощенного ими. Этот огромный массив разнородных племен, по размерам немногим уступающий державе Александра Македонского или Римской империи, никогда, даже на короткий момент, не был объединен. Он не знал никакого единства, кроме культурного. В этом отношении феномен кельтской культуры, универсальной на столь обширных пространствах почти во всех своих проявлениях (мы без труда узнаем кельтскую керамику, оружие, украшения, найдены ли они в Испании, Англии, Чехии или в Украине),— явление исключительное и во многом загадочное.
Можно предположить только, что большую роль могли сыграть группы бродячих мастеров, переходивших от двора одного вождя к другому, от одного племени к другому и налаживавших производство не только дорогих вещей на потребу аристократии, но и вещей обыденных, достаточно простых, однако профессионально исполненных. — фибул, застежек, оружия, расписной керамики, сельскохозяйственных орудий и предметов обихода. При этом социальный статус этих мастеров мог быть достаточно высок. Во всяком случае, он не был ниже статуса воинов, да и самих вождей, поскольку в этом иррационалистическом, пропитанном магией обществе деятельность мастеров-художников могла носить сакральный характер. За их плечами стоял авторитет всего сонма богов и духов, авторитет, укреплявшийся не только успехами кельтского оружия, но и успешной деятельностью друидов — жрецов, врачевателей, предсказателей, астрологов.
На развитие именно этой, религиозно-мистической сферы духовной жизни были направлены в значительной мере усилия кельтского общества. Не было бы удивительным, если бы удалось доказать, что общество, точнее, общества кельтов носили часто теократический характер. В чем-то кельтская цивилизация по духу напоминает общества ацтеков и майя. Кроме друидов по дорогам кельтской и кельтизирующейся Европы могли постоянно передвигаться торговцы, особенно торговцы солью, певцы и сказители-барды, предтечи будущих менезингеров и странствующих рыцарей, а также хорошо вооруженные воины-наемники.
Именно благодаря такой стойкой традиции вплоть до нового времени сохранилась практика придворной и городской жизни, приемы сельского хозяйства, ремесла и торговли средневековой Европы, вероятно, во многом восходящих к кельтским временам, как восходят к ним излюбленные при дворах европейских феодалов куртуазные романы о короле Артуре, Мерлине и «Рыцарях круглого стола».
Продолжение следует.
Автор: М. Щукин.