Убийство короля: значение для истории смертей монархов

В августе 1205 года датский король Эрик IV отправился в Южную Ютландию (Шлезвиг) к своему брату Абелю. Он долго не мог заставить себя сделать это и все-таки решился — нужно было помириться с братом. Их вражда была на руку врагам, да и в народе не жаловали Эрика. Налог с плуга, который он попытался ввести, окончательно подорвал его авторитет; крестьяне некоторых земель — лацдов — даже восставали против него. Его прозвали «Плужный грош», а прозвище давали лишь нелюбимым королям. Эрик терял опору, он чувствовал это, и вот, смирив гордость, поехал к брату искать мира и, может быть, поддержки. А утром 9 августа бедный рыбак выловил в морских водах Слиенфьорда тело короля с множеством ножевых ран…

Это убийство произвело на страну тяжкое впечатление. Датчане оплакивали короля. После смерти он получил то, чего был лишен при жизни,— сочувствие. Об убийце говорили, что он Абель только по имени, по сути же — Каин. И все-таки решение совета знати предоставляло Абелю престол Дании. Однако, когда менее через два года он погиб в сражении с крестьянами-фризами, народ расценил его смерть как кару за братоубийство.

Прошло тридцать шесть лет. И вот штормовой ночью в той же Ютландии вновь был убит король, на этот раз Эрик VI. Он отправился на охоту, а в результате сам оказался дичью; на его теле было пятьдесят шесть ран. Его убили заговорщики, девять знатных господ. И что же? Их осудили, но совершенно формально: на изгнание и домашний арест, то есть фактически оставили безнаказанными. За убийство короля! Почему?

Как вообще воспринималось убийство государя общественным мнением и законом? Всегда по-разному. Все зависело от условий. С одной стороны, свою роль играли положение и авторитет королевской власти: насколько высоко поднялась она, насколько обрела недоступность. С другой — характер верований, нравственные и поведенческие установки: отношение к жизни и смерти, моральные принципы, понимание добра и зла. Наконец, надо принять во внимание состояние законности и правопорядка, характер правовых норм страны.

Для расследования такого рода материал Северной Европы — более чем подходящий. Скандинавы, как, впрочем, и славяне, и вообще все народы севернее и восточнее Эльбы, не входили в состав великой Римской империи, у них не было античного прошлого. Поэтому их развитие было совершенно самобытным и… замедленным. Государства скандинавов сложились лишь на рубеже I и ІІ тысячелетий. А это значит, что в то время, когда, например, во Франции и Западной Германии завершалось формирование феодальных отношений и средневековая цивилизация стремительно развивалась, у народов Северной Европы все еще преобладал поздний родоплеменной строй, и налицо были все присущие ему свойства: господство коллективных видов собственности; приоритет рода и кровная месть обидчику; в основном языческие верования; отсутствие писаного права и руководство обычным, традиционным правом; наконец, война всех против всех. Короче — это было так называемое варварское общество; оно лишь переходило к собственно гражданскому, с его государством, классами, городами, единобожием и писаным правом.

Вследствие этого скандинавский регион — великолепная лаборатория для изучения европейской цивилизации: здесь эти процессы близки нам по времени, и мы получаем возможность чуть ли не воочию «увидеть», понять, прочувствовать и процесс формирования власти государя, и общественные роли цареубийства, и, наконец, превращение цареубийства в преступление, караемое как по совести, так и по закону.

Задачу нам облегчают великолепные скандинавские источники, сам характер которых как нельзя лучше позволяет понять дух эпохи: саги, хроники, а с XIII века — рыцарские романы.

Истоки перехода от короля-вождя к королю-государю уходят у скандинавов в раннее средневековье. Свидетельства — в «Старшей Эдде» — древнегерманском эпосе, песнях о богах и героях, мотивы которых восходят к VI—VIII векам, а идеи еще древнее. Особое место в «Старшей Эдде» занимает «Песнь (или Сказание) о Риге». Риг — кельтское слово, означает «король». Таким именем назывался один из богов, скорее всего верховный бог древних германцев Один (Вотан), когда в земном обличии спустился к людям, чтобы установить у них общественный порядок. Он разделил общество на три сословия: бесправных рабов, полноправных общинников и привилегированную знать — типичная структура варварского мира! Из верхушки знати, из рода ярлов (наместник, будущий герцог, второе после правителя лицо) выделился Конр (конунг) — еще одно обозначение вождя-короля. Риг передал Конру «великолепные чертоги» и дал свое имя — Риг, а это значит — передал ему часть своей божественной сущности и власти.

При непосредственной помощи бога Конр-Риг овладел множеством умений: «Щит и копье он держать научился, луки сгибать, тетивы к ним привязывать, стрелы готовить и копья метать, плавать в волнах и с мечом управляться». Король умел делать оружие и владел им, а также конем и кораблем; он успешно охотился, воевал и добывал себе владения. Но, пожалуй, особенно важно, что бог обучил короля грамоте: разбирать письмена того времени — руны, в том числе «руны вещие, с вечной силой». Благодаря этому «мог защитить он в сраженьи мужей, меч затупить мог и море утишить. Птичий он говор разгадывать мог. Пламя и воду, и боль заговаривать. Силу имел он восьми человек». Конр понимал даже язык животных. Иначе говоря, Конр-конунг — король получил от бога магические способности, благодаря которым обрел власть над всем живым.

Итак, в «Песне о Риге» речь идет о богданности, боговдохновенности власти и умений короля. Политическая власть в племени получает, таким образом, смысл божественного установления, а ее носитель — свойства исключительности, божественной избранности. Соединенные воедино идеи силы (насилия), ума (умения) и божественной заданности — таков архетип идеи монархизма, восходящий, видимо, к большой древности, к истокам формирования общегерманской идеи власти, стоящей над обществом. Этот архетип, что примечательно, действовал на протяжении всех патриархальных эпох и, во всяком случае, в течение средневековья. Но вначале это была лишь идея. Сама власть еще весьма слаба.

Король «Песни о Риге» — это «малый король», который стоит во главе племени или группы племен и непрерывно сражается с соседними малыми королями и собственными или их ярлами за власть и территорию. В столетия рубежа I и II тысячелетий скандинавские конунги погибали непрерывно, и, пожалуй, нелегко определить, какие обстоятельства косили их в большей мере: заморские походы в качестве викингов или междоусобицы.

Убить государя и захватить престол было делом частым, по существу, почти обыденным и уж, во всяком случае, вполне традиционным для этого времени. Реальный статус государя еще не получил в северных странах жестокого правового обоснования и правовой охраны, того, что уже сформировалось в странах Западной Европы.

В Северной Европе все это происходило гораздо позднее, а еще позднее фиксировалось в писаном праве. В Норвегии король был впервые помазан на царство церковью и коронован в 1163 или 1164, в Дании — в 1170 году, в Швеции — не ранее последней четверти XII века.

Называя обстоятельства, формирующие в обществе отношение к убийству государя, я не случайно назвала социально-психологические факторы. Именно они определяют поведение людей. В числе их, несомненно, отношение к жизни и смерти. Дело в том, что одним из свойств той эпохи был приоритет группового начала над индивидуальным. Принести себя в жертву групповым интересам считалось доблестью и прямым долгом. Равным образом личная трусость ложилась позором не только на самого труса, но и на весь его род. Но прежде всего презренным изгоем становился тот, кто предавал племя или свой семейный клан или не наказывал обидчика — своего и родичей.

Именно в таком контексте только и может рассматриваться отношение скандинавов к убийству. В их представлениях существовало понятие законного, дозволенного и даже необходимого убийства. Известно несколько видов «законного» убийства. Таким было, например, убийство в процессе кровной мести за тяжкое оскорбление, членовредительство, убийство. Исполнение этого долга, пожалуй, главного для скандинава, следы которого прослеживаются еще и в XIII веке, равно, как и расплата за содеянное, ложилось на весь род, втягивало несколько поколений родичей и подчас губило всю семью.

В принципе это было дело мужчин, но известны случаи, когда решительные женщины не только помогали кровной мести, но и осуществляли ее. Не должно было преследоваться убийство человека в законном поединке, в том числе в процессе «божьего суда». Любой встречный мог убить изгоя, того, кто считался вне закона за тяжкое преступление. До известного времени не считалось преступлением убийство и ограбление чужестранца. Считалось нормальным убить того, кто оскорбил или тем более обесчестил женщину, — эта позиция неоднократно фиксировалась в законах. Владелец усадьбы, двора мог «законно» предать смерти насильника и убийцу, совершившего эти деяния в его дворе или усадьбе. Дозволялось убивать своих рабов. Родители, прежде всего отец, могли убить своих детей, которые, как и рабы, считались собственностью главы домохозяйства. И, конечно, совершенно законным считалось убийство противника в честном поединке или в общей битве.

Получается, что человеческая жизнь служила средством расплаты, средством разрешения самых разных — социальных, политических и личных — конфликтов. Поэтому стихия убийств захлестывала общество. В этот сложный контекст социальных отношений органично вплеталась и нить цареубийств.

А что же «народ» — простые общинники и воины? Ведь в те времена он отнюдь не был безмолвствующим. Воинские походы, распоряжение своим хозяйством, участие в народных собраниях, в том числе тех, где проходили выборы короля,— все это делало людей активными участниками политической жизни. Как же реагировали эти свободные в своей массе и вольнолюбивые скандинавы-простолюдины на то, что касалось их королей?

Судя по нашим материалам, народ вполне равнодушно реагировал на убийство государя в поединке или в процессе междоусобиц. Несколько иначе воспринималась его гибель в результате «коварства». Общество вообще резко отрицательно относилось к коварным убийствам, в том числе царствующих особ и даже непопулярных королей, неугодных народу.

Коварное цареубийство воспринималось как неправильное, произведенное не по правилам, то есть не в справедливых формах. Поэтому коварно убитые короли после смерти окружались ореолом мученичества, становились для народа святыми. Именно из числа таким образом убитых королей произошли первые скандинавские святые.

Соблюдение правильных, справедливых форм поведения, в том числе в щекотливых обстоятельствах убийства, вообще занимало важное место в нормативах поведения и сознании народа. Но это были общие нормативы. Наряду с ними существовали и особые «правила об убийстве государя», характер и самая выработка которых может рассматриваться как результат, с одной стороны, достаточно частых цареубийств, с другой же — отношений между монархом и народом.

Дело в том, что хотя король был «над» народом, между ним и простыми людьми еще долго сохранялась тесная обратная связь. Эта близость проявлялась не только в том, что король сражался и погибал, пировал и охотился, торговал и грабил вместе со своими воинами. Главное — власть монарха в Скандинавии еще долго, во всяком случае, до второй половины XIV века, была ограничена в областях-ландах знатью и идущими за ней бондами при помощи народного собрания — ландстинга. Народ требовал соблюдения своих обычаев и традиций в каждом ланде.

Более того, процедуру провозглашения и утверждения на избирательном тинге не мог обойти ни один претендент на трон, будь то даже наследный принц. Присутствующие на тинге выборщики «в согласии с древними законами» утверждали кандидатуру и клялись королю, что «страна его и они его подданные». «Он был конунгом с согласия всего народа»,— подчеркивает «Сага о Сверрире», а Сверрир — норвежский повстанец и самозванец. Таким образом, лишь избрание народом придает власти конунга законность.

Хотя, конечно, в эпоху средневековья (как, впрочем, и в последующие времена) народ — понятие неоднозначное. В Скандинавии, когда король обращался к своим подданным, он перечислял, обычно в известной последовательности, такие сословия и группы: члены Государственного совета и рыцари, епископы и другие церковные господа, клирики, дворяне, «жители наших торговых городов» (иногда еще отдельно купцы) и, наконец, «общины», то есть бонды.

Очевидно, что народ — это всегда самодеятельное население, те, кто «самостоятельны», «сами себя обеспечивают» и в состоянии нести обязательства перед государством: воинскую службу либо тягло. Это достаточные домохозяева, в абсолютном большинстве владевшие землей. Именно с ними-то и имел дело король, одновременно опираясь на них и противоборствуя, лавируя между их враждующими группировками.

А народ требовал от короля соблюдения, во-первых, своих «свобод», прежде всего — обычаев в сфере налогов и вообще поборов, и, во-вторых — законности и справедливости, что, по представлениям того времени, было одно и то же. Нарушение этих принципов с незапамятных времен считалось основанием для неподчинения государю. Это был старинный принцип германского обычного права, сформировавшийся еще в условиях племенной жизни, на основе отношений между вождем и свободными соплеменниками. Король, действия которого наносили вред обществу, мог быть изгнан или убит.

Именно этот принцип стал универсальным для политической культуры западного средневековья, одной из правовых основ эпохи, ее вкладом в гражданское сознание западного мира. Из него следует, что государя и подданных связывает система прав и обязанностей. Государь имеет право на власть и повинности подданных постольку, поскольку выполняет свой долг: заботится о благе подданных и повинуется закону, который выше его, ибо установлен Богом. Народ обязан повиноваться государю, содержать и поддерживать его, но имеет право защищаться от его неправедных действий. Бонды считали не только несправедливостью, но прямым беззаконием превращение добровольных даней королю и его дружине в обязательные подати.

Харальд Прекрасноволосый, подчинив Норвегию, ввел постоянные подати, что, по мнению бондов, означало «отнятие их наследственных и полных прав на землю». Один из внуков Харальда — Гудред, известный своими поборами, был (подобно киевскому князю Игорю, потомку скандинава-викинга) убит во время сбора дани-подати в одной из областей.

При этом народ добивался справедливости от правителей все теми же насильственными способами: в ответ на коварство и неправедные действия бонды считали себя вправе поднять мятеж, сместить или изгнать виновного, по их мнению, государя и нередко — лишить его жизни. И такое убийство считалось «справедливым».

Итак, в обществе существовали определенные представления о праве и справедливости, нормы отношений народа к государю, государя — к народу. Эти нормативы не были реальными, действующими, но они активно использовались каждой группой общества для оправдания своих действий или как предлог для их совершения. «Нарушение закона», «нарушение обычая»; пренебрежение тем, что «было издревле»; отрицательные определения правителя типа «дерзкий», «заносчивый», «злой», «гордый» — эти выражения давались именно потому, что существовали некие идеальные нормы, и нарушение их часто служило оправданием мятежа или убийства короля.

Существовало еще одно определение «законного» или «справедливого» убийства государя его подданными. Оно также базировалось на представлении о неразрывной связи короля и народа, но лежало в области верований, а не в сфере правовых отношений.

А Северная (как и Восточная) Европа была языческой очень долго. Еще и в XIII веке почитались священные камни и деревья, соблюдались излюбленные языческие обряды и праздники.

Король считался олицетворением и носителем судьбы, он «фортуна» — удача племени, народа, страны; судьбоносные свойства — часть достоинств правителя. А судьба, вера в нее играет очень большую роль в представлениях скандинавов. Но судьба — не предначертание, на нее можно влиять, ее можно ухудшать или исправлять, и вот тут-то очень важное, подчас решающее значение получают роль и действия государя. Если на пиру сам король совершает возлияния или во время праздника приносит жертвы, удача его народа возрастает. В сагах и скальдических песнях короля называют «приносящий урожай», «приносящий счастье».

С верой в судьбу и возможности ее улучшения было связано и ритуальное убийство государя. Приношение жертв, в том числе человеческих, в древности входило в ритуал улучшения судьбы. В древнем языческом центре шведов (Старой) Упсале еще в X—XI веках ежегодно во время религиозных праздников приносили кровавые жертвы, в том числе человеческие.

Только в XII—XIII столетиях в скандинавских странах были кодифицированы областные законы с их разделами о правах короля и отступлением родовых обычаев перед утверждающимся феодализмом. В ряде областных законов Швеции — Вестгеталаге, Уплавдслаге и Хельсингелаге — мятеж против короля карается лишением жизни и конфискацией всего имущества в пользу короля. В документе от 1279 года употребляется: тезис о «королевском величестве», его особой святости и неприкосновенности; даже нападение на должностных лиц короля рассматривается как «оскорбление величества».

Новые правовые нормы, религиозные и бытовые ритуалы все более распространялись, и это был явный признак изменявшихся общественных отношений. Но нередко новый облик скрывал старый (или чуть перетолкованный старый) обряд или представления, подчас привычные их формы сохранялись вообще почти без изменений, сосуществуя с новыми. Во всяком случае, «Хроника Эрика» позволяет увидеть, что в течение всего ХІІІ и первой четверти XIV столетий вера в божий промысел сочетается с верой в судьбу-удачу. Учение о душе, новое представление о загробной жизни и отказ убийце в церковном погребении не останавливали убийства и кровную месть, а цареубийство все еще играло роль в спорах из-за власти.

Но уже с XIV века, по мере того как в Западной Европе складывалось правовое общество и утверждались христианские догматы, цареубийство в нравственно-правовых категориях все тверже расценивалось как преступление — и преступление не только против земного воплощения и олицетворения верховной власти, но и против личности.

Возьмем, к примеру, Норвегию. Судя по «Саге об Инглингах» (легендарных основателях королевских родов Швеции и Норвегии), объединитель Норвегии Харальд Прекрасноволосый пришел к власти на волне последовательных убийств своих соперников. То же самое происходило и в соседней «объединенной» Швеции, где представители двух родов, которые по взаимному соглашению должны были поочередно править, вместо этого поочередно свергали, изгоняли и убивали друг друга. Как свидетельствует хроника «Христианские короли Швеции», представитель одного из правящих родов, Сверкср Старший, был убит (около 1156 года), сменивший его представитель рода Эрикссонов погиб (около 1160 года). И далее — череда бесконечных убийств.

Обратимся к истории Дании, засвидетельствованной в «Саге о Кшотлингах» (роде первых датских королей) со второй трети XI века. В конце XI века датскую корону носили поочередно сыновья короля-викинга Свена Эстридсена. Один из них, король Нильс, не ладил со своим племянником и соперником Кнутом Лавардом, герцогом Южной Ютландии. Он пригласил родича на Рождество в Зеландию и с помощью своего сына и наследника Магнуса убил безоружного гостя. Это вызвало в народе возмущение. Брат Кнута Лаварда Эрик Эмуне («Памятливый») объявил себя мстителем за брата и в кровавой битве (1134 года) разбил армию короля. Принц Магнус пал в битве вместе с большинством родичей. Сам же Нильс бежал, но вскоре был убит в Южной Ютландии сторонником Кнута Лаварда. И вот Эрик Эмуне — король. Что же он делает? Сразу же убивает своих братьев и племянников. Это возмутило знать, и один из господ убил его, за что был прославлен как «справедливый мститель».

В мелких англосаксонских королевствах, судя по «Англосаксонской хронике», уже в VII веке король ограждался гораздо большей вирой (штрафом), нежели любой другой свободный житель королевства. С середины VIII века, с правления главы малого королевства Мерсия Оффы, уже существовала церемония помазания на царство и вручения атрибутов власти, в грамотах Оффы впервые встречается формула «король божьей милостью». В IX веке Альфред Великий, освободитель страны от власти норманнов и объединитель Англии, не только провозгласил, что королевская власть — «от Бога», но записал в своих законах, что преступление против короля карается смертью и полной конфискацией имущества.

Один из вариантов детоубийства, возможно, наиболее распространенный, комментирует «Сага о Гунилауте». «В языческие времена,— говорится там,— был обычай, что люди, которые были бедны и имели большую семью, уносили своих новорожденных детей в пустынное место и оставляли там. Однако и тогда считалось, что это нехорошо». В «Саге об Инглингах» рассказано о принесении детей в жертву королям. Конунг шведов Аунд, «который усердно приносил жертвы и был человеком мудрым», достигнув шестидесяти лет, принес в Упсале в жертву Одину своего сына, «прося о долголетии». Дожив до ста лет, он принес в жертву второго сына, а затем отдавал Одину по сыну каждые десять лет. В результате из десяти сыновей у него остался один и то благодаря вмешательству народа, Аунду же так и не досталось желанное бессмертие.

Очевидно, что эта легенда отражает длительное бытование человеческих жертвоприношений и уже осуждает их хотя бы потому, что Аунд жертвовал детьми из эгоистических целей (в отличие от библейских патриархов, производивших этот акт в интересах народа).

И когда Сверрир был провозглашен конунгом на Эйратинге, «в подтверждение присутствующие потрясли оружием» — обычай, которого, судя по описанию Тацита, германцы придерживались еще в его времена. В «Хронике Эрика» рассказывается, что когда шведская знать, опасаясь инициативного, властного ярла Биргера (середина ХІІІ века), вместо него избрала королем Швеции его сына Магнуса и Биргер яростно воспротивился этому, выборщики сказали ему: «Сделали мы все равно, как решили. Ты изменить нашу волю не в силе».

«Ньерд дарует людям урожайные годы и богатство», — говорится в «Саге об Инглингах» об одном из древних шведских конунгов. В «Саге об Олаве Святом» рассказывается, что кровь погибшего святого исцелила незрячего человека от слепоты, это своеобразная трансформация веры в окропление жертвенной кровью, о которой также говорится в сагах. Как известно, с XI века, но особенно с XII—XIII, в Западной Европе распространяется обряд «исцеления» королями. Во Франции считалось, например, что прикосновение короля исцеляет детей, больных золотухой. И происходило настоящее паломничество к королям-целителям.

В первой половине XIII века король Дании Вольдемар II Победоносный считался в народе «человеком фортуны» и целителем. Когда он проезжал на своем коне, люди сходились к пути его следования, просили государя взять на руки их детей и проехать по их полям, чтобы дети были здоровыми, а поля плодоносили.

В «Саге об Инглингах» рассказывается о некоторых королях из этого рода, которые приносились в жертву богам, чтобы обеспечить всеобщее процветание. Когда однажды из-за жестокого неурожая на земле свеев наступил голод и обычные жертвоприношения не помогали, знать предложила принести в жертву конунга Домальда, что и было сделано воинами, возможно, его же дружиной. «Так бывало всегда в давние дни, — говорится в «Саге об Инглингах», — что воины окрашивали землю кровью своего господина, а население страны окровавило оружие, умертвив Домальда, ибо желавшие хороших урожаев свей принесли его в жертву».

«Сага о Хальвдане Черном», одном из малых норвежских конунгов, живших уже в более поздние, нелегендарные времена, повествует, что когда этот конунг умер, знать расчленила его тело на части и погребла их в разных областях страны, дабы весь народ мог воспользоваться удачей покойного конунга. Конечно, эти народные верования еще долго и вполне успешно использовались знатью в борьбе за престол, когда надо было удалить неугодного правителя.

Автор: Аделаида Сванидзе.