Трубадуры – бродячие поэты средневековья
Люблю я гонцов неизбежной войны,
О, как веселится мой взор!
Стада с пастухами бегут, смятены,
И трубный разносится хор
Сквозь топот тяжелых коней!
Так поет в драме Александра Блока «Роза и Крест» бродячий поэт, услаждая слух влиятельного феодала. Блок вложил в его уста свой вольный перевод одной из военных песен средневекового трубадура Бертрана де Борна. X—XVI века. Трубадуры, миннезингеры, мейстерзингеры. Они сменяли друг друга, оставляя потомкам стихи, ноты, описания странных обрядов. Каковы же они были, бродячие певцы и поэты средневековой Европы?
Многие их произведения до нас не дошли: песни часто не записывались, и «бумагой» служила лишь память людская. Искусство свое они называли «веселой наукой». Исторические свидетельства о них скудны, а сохранившиеся факты тесно перепутаны с легендами и вымыслом. От самых первых трубадуров до нас — тысячелетие с лишним…
Де Борн не только самый известный из трубадуров, он был для той эпохи своего рода «идеалом» такого бродячего поэта. Поэтому его биография для нас особенно интересна. Он родился около 1140 года и, несмотря на множество приключений, часто опасных, дожил почти до семидесяти лет.
Трубадуры, как правило, «состояли» при феодальных дворах. Элеонора Аквитанская, жена английского короля Генриха II Плантагенета, взяла Бертрана под свое покровительство и не раз выручала трубадура из трудных положений.
Кипучая натура Бертрана никак не могла удовлетвориться только положением певца. Он жаждал действий и принимал живейшее участие в тогдашних междоусобицах. А междоусобиц было хоть отбавляй: сын шел на отца, сосед — на соседа, замок — на монастырь. Без схватки и кровопролития не проходило и дня. В борьбе Генриха II с сыновьями Бертран стал на сторону последних. Больше того, именно он побудил старшего сына короля — принца Генриха — открыто выступить против отца. Так говорит предание. Второго из мятежных сыновей не нужно было уговаривать: Ричард Львиное Сердце сам рвался в бой.
Интересный факт: в числе пятисот дошедших до нас имен трубадуров есть и имя короля Ричарда. В 1193 году Ричард, занявший к тому времени английский престол, возвращался из крестового похода и попал в австрийский плен. В плену он написал ротруанж — форма песни с припевом, распространенная в средневековье,— в котором горько сетовал на свою судьбу и предательство друзей. Король английский был благороден, смел, силен, а именно эти качества трубадуры больше всего ценили в рыцаре. Кроме того, обстоятельства сложились так, что долгие годы Ричард жил в Южной Франции, где трубадуров особенно любили. Поэтому в «поэтическую братию» короля приняли как своего, и он попал не только в мировую историю, но и в историю литературы.
Когда два брата, Генрих и Ричард, выступили против отца, их верный друг Бертран де Борн был рядом. Сначала принцы потерпели поражение, и король взял Бертрана в плен. Освобожден он был лишь благодаря заступничеству «львицы Плантагенета» — королевы Элеоноры. Правда, предание говорит, что не последнюю роль в освобождении Бертрана сыграло волшебное искусство трубадура. Король был поражен и растроган, услышав его песни.
Так, в боях и политических интригах проходила жизнь Бертрана де Борна. Перед его смелостью отступали все преграды.
Его мужество стало легендарным: говорят, когда ему отпиливали руку, он продолжал спокойно диктовать стихи. Бертран де Борн меньше, чем другие трубадуры, писал о любви; его излюбленные темы — поучения, рассуждения о мире и войне. Бертрана не раз просили написать воинскую песнь специально для того, чтобы поднять дух армии или привлечь союзников.
Жизнь и человеческий облик Бертрана де Борна настолько характерны для эпохи, что последующие поколения сделали его олицетворением трубадура вообще. Данте изобразил его в «Божественной комедии»; во время работы над «Розой и Крестом» его жизнь и стихи изучал Александр Блок; Фейхтвангер вывел Бертрана в романе «Испанская баллада». Спустя столетия после смерти де Борна люди не переставали удивляться таланту и высокой поэтической культуре средневекового певца. Стихи, написанные по заказу или на случай, песни, ночью певшиеся под окном огромного замка, чтобы привлечь внимание какой-нибудь красотки, оказались ничуть не хуже сочинений греческих и латинских, к которым привыкли относиться с благоговением.
Целая культура стояла за плечами Бертрана де Борна, культура, которую создали такие же, как и он, рыцари, солдаты, бродяги; имена многих из них неизвестны сейчас, но легко могло случиться, что имя Бертрана де Борна тоже потерялось бы в веках…
А это Лютик из «Ведьмака» – замечательный собирательный образ средневекового трубадура, столь популярный ныне благодаря фентезийной серии книг польского писателя Анжея Сапковского и гениальной серии игр по этим книгам от польской студии «CD Projekt Red». Подобно своему реальному историческому прототипу Бертрану де Борну Лютик то и дело попадает в разные передряги, откуда его спасает верный друг – ведьмак Геральт из Ривии.
Первым «историческим» трубадуром считается Вильгельм IX, герцог Аквитанский. Он жил в 1087—1127 годах, но еще задолго до него появились странники, соединившие поэзию и музыку в нерасторжимое гармоническое единство.
«Веселая наука» трубадуров пользовалась в Провансе большим почетом. Среди трубадуров были простолюдины, не знавшие грамоты, были и короли. К их лику причтены и некоторые женщины; до нас дошли имена: графиня Беатриса де Диа, графиня Прованская, вице-графиня Вентадорнская. Даже один монах был трубадуром.
Для трубадуров в значительной мере теряли свою власть жесткие кастовые законы феодального общества. Трубадур пользовался множеством привилегий. Например, казнить его считалось грехом. Когда римский трибун Кола ди Риенцо был приговорен к смерти, казнь отложили, чтобы выяснить — не поэт ли он.
И простолюдин, и король одинаково поклонялись своей избраннице — «прекрасной даме». Чаще всего «прекрасной дамой» оказывалась хозяйка замка, где жил трубадур. Отношения поэта и его «дамы сердца» разыгрывались по особым правилам, по своеобразному сценарию: все имело свое место и значение.
«Чтобы не компрометировать предмета своей страсти и не возбуждать ревности мужа, трубадур должен был скрывать имя своей дамы под каким-нибудь псевдонимом»,— сообщает историк прованской литературы. Впрочем, если роман трубадура с дамой все же оказывался раскрытым, то симпатии чаще всего оказывались на стороне возлюбленного, а не мужа. Рассказывают, что однажды муж в порыве ревности убил поэта — поклонника своей жены. Тогда окрестные феодалы, возмущенные попранием прав «веселой науки», сообща разбили войско слишком горячего супруга и казнили его.
Словом, возник своеобразный культ любви, ставший позже предметом многих специальных исследований. Крупнейшие историки строили различные предположения об его истоках. В поклонении трубадура своей избраннице видели даже параллель с поклонением христианина Деве Марии.
Конец эпохе трубадуров положили альбигойские войны 1209—1229 годов, до основания потрясшие юг Франции. Людям стало не до «прекрасных дам». Католическая церковь натравила на Южную Францию феодалов всей Европы.
Это была захватническая война за богатые и плодородные земли, предлогом для которой послужила борьба с еретиками — альбигойцами. Графства на юге Франции — Тулузское, Руссильон, Прованс, Пуатье — были прекрасно развиты экономически, и поэтому именно там зародились и «веселая наука» трубадуров, и альбигойская ересь. Крестоносцы громили замки местных рыцарей и жилища горожан и убивали их самих, не особенно разбираясь, кто из них еретик, а кто верный католик. А с разорением богатого юга погибло то, что можно назвать культурой трубадуров. Конечно, и потом еще в Тулузе, Провансе, Руссильоне можно было встретить странствующих поэтов; но песни были уже другие, да и отношение к ним не то…
Бродячие певцы и поэты, конечно, появлялись не только во Франции. «Да, поистине был равен этот трубадур великий Несравненным песнетворцам Руссильона и Прованса…»,— писал Генрих Гейне о еврейском поэте Иегуде бен Галеви. Охота к перемене мест овладела Иегудой на склоне лет: он отправился к святым местам. Когда поэт склонился, чтобы поцеловать иерусалимскую землю, его убил сарацин. Иегуда бен Галеви был современником крупнейших трубадуров (он жил в XII веке в Испании), и стихи его ничуть не хуже их стихов…
Однако целую эпоху в литературе странствующие поэты составили только во Франции и Германии. Символом «миннезанга», родственного трубадурству, стал легендарный немецкий поэт Тангейзер. Он не хотел слепо поклоняться «прекрасной даме» и быть одним из многочисленных обожателей холодных красавиц. В своих песнях он издевается над женщиной, обещающей поклоннику благосклонность, лишь когда он отведет течение Рейна в сторону от Кобленца и достанет песок из моря, в которое садится солнце. Тангейзер весело шутил: мои постоянные спутники в путешествиях г-н Mangel (нужда), г-н Schaffennichts (ничего не приобретающий) и г-н Seltenrlich (редко бывающий богатым).
Жизнь, полная невероятных приключений, сделала его героем одной из самых распространенных на свете легенд. Во время своих странствий Тангейзер будто бы попал на Венерину гору и добился любви самой богини Любви. Эта легенда вдохновляла поэтов и музыкантов; по ее мотивам Вагнер написал оперу «Тангейзер», а Гейне — балладу.
Как Бертран де Борн был «белой вороной» среди трубадуров, так и Тангейзер — среди миннезингеров.
«Миннезанг» возник несколько позже поэзии трубадуров и кое в чем стал пародией на нее. Условность и неземную возвышенность провансальского «служения даме» миннезингеры сделали еще более условной и возвышенной. Предмет страсти немецкого певца окончательно утратил живую плоть и превратился в какую-то отвлеченную идею. Если трубадур мечтал о поцелуе дамы, то миннезингер на это и надеяться не смеет: он будет осчастливлен на всю жизнь, если его дама остановит на нем взгляд или кивнет головой.
Доброй традицией миннезингеров стала «война певцов» — поэтические состязания, происходившие в городе Вартбурге.
Миннезингеры в молчанье
На турнир идут толпой;
То-то будет состязанье,
То-то славный будет бой!
В своем стихотворении «Миннезингеры» Гейне проводит очевидную параллель между поэтическим состязанием и рыцарским турниром. (В этой статье часто приходится цитировать Гейне: он прекрасно знал, любил средневековую культуру и сам был многим обязан ей.)
Лишь очень немногие миннезингеры смогли вырваться из заколдованного круга риторики и неземных страстей. Таким поэтом был Вальтер фон-дер-Фогельвейде. Он воспевал простые чувства простых людей, и поэтому теперь, когда большинство мастеров «миннезанга» забыто, его имя стоит в ряду «вечно живых» поэтов.
Растет среди дубравы древо; туда я к милому пришла; смотрю — он ждет. Святая дева! Ах, как я счастлива была — он целовал меня сто раз подряд — тандарадей! — уста мои горят. (Перевод Л. Мартынова)
Обратите внимание — именно самые крупные поэты восставали против стеснительных правил «веселой науки» трубадуров.
Существует легенда о 12 мастерах «благословенного искусства» стихосложения. Эти мастера — Фрауенлоб, Клингсор, Фогельвейде, другие поэты — миннезингеры. Их будто бы оклеветали перед папой Львом VIII, обвинили в ереси и неуважении к сану церковнослужителя, а нападки на духовенство в те времена карались строго. Император призвал двенадцать мастеров на суд, но, когда они прочли перед судом свои стихи, их сразу признали невиновными. Больше того, поэтическое «братство» было официально утверждено…
Так рассказывает легенда о возникновении первого цеха мейстерзингеров. Зарождалась городская культура; города становились силой, какой не были никогда раньше. В больших городах немецкие ремесленники собирались для упражнения в поэтическом искусстве (это был странный прообраз художественной самодеятельности). Появились руководства по стихосложению — что-то вроде производственных инструкций — табулатуры. В какие-нибудь два века поэзия из почти религиозного «служения» обратилась в ремесло.
К таким итогам пришла «веселая наука» странствующих певцов Прованса и Германии, совсем неважно, что мейстерзингеры (мастера пения) считали своими учителями Тангейзера или Клингсора; поэтические цехи в корне изменили отношение к «процессу» стихотворства. Новая социальная среда — ремесленники — создала новое искусство, в котором достигла больших высот.
Сколь неразумно мы живем,
Забыв Господне слово!
Плутуем, пакостим, живьем
Друг друга съесть готовы.
Постыдно короток наш век.
Но больше, чем могилой,
Запуган жизнью человек…
О Господи, помилуй!
(Перевод Л. Гинзбурга).
Об авторе этих стихов мы можем строить какие угодно предположения — он неизвестен. Был он богат или беден, молод или стар, этот человек из поэтического «цеха» в Германии XVII века? Но он был мудр, человечен, отважен — он писал эти стихи — «О краткости жизни человеческой» — в разгар войны и оказался на высоте как человек и поэт.
Как и у трубадуров и миннезингеров, стихи поэтов «мейстерзанга» были неразрывно связаны с музыкой. (Нужно заметить, что уже произошло «разделение труда»: музыку и текст писали теперь разные люди, члены цехового «братства».) Любая табулатура предполагала в произведении обязательный «тон», то есть эмоциональное соответствие текста и музыки. Причем «тону» давалось наименование, иногда очень странное: «цветистый райский тон Иосифа Шмирера», «ткацко-чесальный тон Амвросия Менгера»…
Не надо забывать, что мейстерзингеры были «любителями» и почти у каждого из них была «главная» профессия: ткач, сапожник, портной. Когда «тону» поэта присваивалось наименование, часто имелись в виду не только достоинства его стихов, но и профессия. Прекрасную картину жизни ремесленников-поэтов нарисовал Р. Вагнер в музыкальной комедии «Нюрнбергские мейстерзингеры». Она была написана в 1867 году, но Вагнер еще имел возможность наблюдать «натуру». Последний «цех» мейстерзингеров закрылся лишь в середине XIX века, когда уже умерли и Гете, и Шиллер, и Гейне.
Конечно, «веселая наука» трубадуров и мейстерзингеров перестала играть сколько-нибудь важную роль несколькими веками раньше. Но европейская поэзия многим обязана этой «науке».
Автор: Алексей Чанцев.