Дух Тимура или удивленное небо
Каждый исторический город имеет свой Китеж — город невидимый, но колокола его звонят. Собственно, исторический город и опознается сразу не по тому, сколько древностей в нем сохранилось, а по этому внутреннему звуку. Он или есть, или нет его, и никакой видимой и осязаемой декорацией это не заменишь. Площадь Регистан в Самарканде — незамкнутое каре из трех медресе — лучше всего гляделась, когда шла реставрация. Регистан был весь перекопан, и из одного медресе в другое нельзя было переходить — приходилось скакать через канавы. Но это неудобство странным образом оживляло площадь: люди на ней были заняты делом, подобно тому, как прежде здесь колготился базар, а в пору строительства таскали камни. Реставрированный Регистан отгородили бархатной ленточкой, у края которой посадили контролершу. Внутренний свод мечети в медресе Тилля-Кари сверкал сусальным золотом, как, может быть, не сверкал даже сразу после постройки, а дух времени испарился… Понадобились годы, чтобы он вернулся. Вернуться он был должен — куда денешься, город-то исторический…
На выутюженном, вылизанном Регистане стал особенно заметен большой мраморный куб у медресе Шер-дор (в переводе «тигровая охота» — на портале медресе тигры с человеческими лицами, явное попустительство шиитским художественным вольностям). Мраморный куб без надписи, но все знают, что здесь похоронен мясник. Он «спонсировал» строительство, но с условием, что будет погребен при входе в медресе. Его не обманули — договор дороже всего остального…
Шердор при всей своей соразмерности, уравновешенности — творение вызывающее. Кроме тигров и гробницы мясника, тут есть еще и такая надпись (персидские стихи): «Когда архитектор изобразил свод его арки, то небо от удивления прикусило палец». Такого принижения неба не знали даже придворные поэты самого Тимура, когда воспевали строящуюся Биби-ханым — соборную мечеть Самарканда. «Купол ее был бы единственным, если б небо не было его повторением, единственной была бы арка, если б Млечный Путь не был ей парой». Здесь речь идет все-таки почти о тождестве, о том, что Млечный Путь и небо могут стоять рядом с творением Тимура, а не так что просто «палец прикусило»…
Я не оговорился, назвав Биби-ханым творением Тимура. Дело не в том, что имена зодчих неведомы, а в том, что генеральным архитектором и точно был «повелитель мира». Вернувшись из очередного похода и еще более утвердившись в своем величии, он приказал сломать арку и казнить архитектора. Ибо, сооруженная в его отсутствие, она еще только напоминала Млечный Путь, а не становилась ему «парой».
С этим связана легенда несколько легкомысленного содержания. Она иначе объясняет гонение Тимура на зодчих (которым он прежде всегда доверял). Рассказывают, что старшая жена Тимура Биби-ханым, которой как бы и посвящалась удивительная мечеть, в отсутствие мужа ходила смотреть на строительство, но чем больше ходила, тем сильнее заглядывалась на молодого красавца зодчего. Он — тоже. Дело дошло до поцелуя, который оказался таким испепеляющим, что оставил след на желанной щеке. Ну, дальше, вы понимаете, возвращается муж с победой, а тут такое дело (след-то ведь гримируй — не гримируй, а совсем не спрячешь). Финал — тот же, что и на самом деле: арка сломана, архитекторская голова отрублена…
Вообще-то, насколько известно, у Тимура с женами и у них с Тимуром все было в порядке. Старшая жена была советницей государя. Легенда какая-то пришлая, но уж больно рифмовалась с казнью архитектора. Еще известно, что Тимур смотрел за тем, как достраивается Биби-ханым, сидя у входа в мавзолей своей любимой жены Туман-ага. Мавзолей стоял на холме, возносящуюся арку новой мечети было хорошо видно. Говорят, что тогда, в последние годы жизни, Тимур много пил, и это даже ускорило его смерть. Но совершенно достоверно иное: после смерти Тимура только что построенная Биби-ханым начала разрушаться. Развалилась арка. Она была обречена; ибо грозный правитель не поверил опыту и интуиции архитекторов — а они и сами возносили свод арки на пределе возможностей материала. Арка так и стояла разрушенной пять с половиной столетий, ничего сделать было нельзя, пока, уже в недавнее время (при Рашидове), средневековую святыню и воистину шедевр — Биби-ханым — не воссоздали, применив железобетон. По строгому реставрационному счету — это подделка. Но, как говорят, в «Самарканде все можно». Город-то исторический…
Во дворе Биби-ханым стоит огромная мраморная подставка для Корана. Она настолько велика, что под ее опорами может проползти на коленях женщина. Со времен построения Биби-ханым считается, что такой проход может излечить от бесплодия, и это, видимо, связано с особенным, женским посвящением мечети.
На этом мраморном пюпитре — надпись: «Великий султан, милостивейший хакан, покровитель веры ханифийской, удовлетворитель мира и веры». Надпись сделал Улугбек в честь своего деда Тимура. Примечательно в ней неуклонное следование чистоте исповедания (вере ханифийской), о котором Улугбек говорит с такой категоричностью. Однако, по трудно опровержимому наблюдению академика В. Бартольда, «Тимур, который в Сирии выступал защитником Али и его потомков, вследствие чего сирийцы считали его ревностным шиитом, в Хорасане восстановил суннитское правоверие, в Мазандеране наказал шиитских дервишей за оскорбление памяти спутников пророка. Вполне естественно, что мусульманские богословы в беседах с таким государем всегда опасались западни».
Самаркандское духовенство было истово суннитским. Но Улугбек буквально испещрил мавзолеи и медресе города надписями, в которых возводил Тимура не только к общим предкам с Чингисханом (по справедливому замечанию историков, это уже было лишним — род Тимура сам по себе стал царствующим), но и прямо к имаму Али — через некую Аланкуви, мать некого Амар-Буданджира, «которая отличалась честностью и своей безукоризненной нравственностью. Она однажды забеременела от волка, который явился к ней в отверстие комнаты и, приняв образ человека, объявил, что он потомок повелителя правоверных Али, сына Абу-Талиба. Это показание, данное ею, принято за истину. Достохвальные потомки ее будут веками владеть миром».
Так написано и на гробнице Тимура — знаменитом темно-зеленом, почти черном нефрите, на коем внизу отмечено: «Этот камень поставлен Улугбеком-гураганом после похода в Джитта».
Когда луч солнца, попав в узкое, узорно зарешеченное окошко под куполом мавзолея Гури-Эмир, падает на черный нефрит, видишь, какая глубина в камне. Нефрит — камень победителя. Но Тимур не выбирал себе его для надгробия, как и мавзолей строил не для себя: прежде деда здесь упокоились его потомки, и как раз те, на которых он возлагал большие надежды. Но после смерти Тимура мавзолей стал почитаться именно его усыпальницей. «Здесь лежит бог войны — просьба не беспокоить». Так толковалась надпись на мозаичной плите над устроенным Улугбеком восточным входом в мавзолей. Буквально таких слов на плите нет (сказано, что могила «султана мира», и прибавлены другие величания), но так эту надпись читали.
Продолжение следует.
Автор: В. Лобачев.