История картографии
Карты были всегда, или, скорее, всегда в сознании жило стремление граничить пространство. Такое восприятие окружающей среды вместе с разработкой абстрактных структур для его интерпретации присуще общественной жизни издавна, сохранилось оно и до наших дней. Однако история картографии начинается от первого аутентичного свидетельства о картографическом изображении (то есть о факте чертежа карты на первом попавшемся материале), когда абстрактное стремление воплощается в конкретное произведение.
Подменяя реальное пространство пространством аналогичным (в этом – сама суть картографии), люди получили над Вселенной интеллектуальную власть с множеством исходящих отсюда последствий. Во многих обществах карты предшествовали письменности и арифметике, однако лишь в XIX веке они получили статус современных дисциплин, совокупность которых и образует картографию. Что, впрочем, не препятствует картам предыдущих веков стоять у самых истоков нашей культуры.
Древнейшая аутентичная карта датируется примерно VI тысячелетием до нашей эры. На этой карте, найденной во время археологических раскопок в Чатал-Гойюку в центральной Турции, воспроизведен план города эпохи неолита. Чертежи улиц и домов соответствуют размещению открытых во время раскопок остатков, на втором плане – разбушевавшийся вулкан Хасан-Даг. И хотя эта карта несколько напоминает план современного города, назначение ее было совсем другое. Начертанное на стене города или святого места, это изображение было частью какого-то ритуала и не предназначалось для практического и длительного пользования.
ОШИБКА ПЕРСПЕКТИВЫ
Только в течение нескольких последних лет исследователи начали изучать карты – подобные найденной в Чатал-Гойюку или ее соответствий в виде насечек или рисунков настенного искусства во всем мире – памятники того, что можно назвать предысторией картографии. Такое опоздание объясняется не только трудностями в идентификации картографических изображений в пропавших цивилизациях, но и сложившейся тенденцией специалистов к строгому определению действующих в этой области норм.
Действительно, с XIX века историки рассматривали картографию как почти исключительно западную традицию (даже если ее истоки – в ближневосточной, египетской и греко-римской античности), медленно развивающуюся, пока она не расцвела на европейской почве, то есть в сегодняшнем развитом мире. Несмотря на перерыв в эпоху Средневековья и многочисленные отступления и сотрясения, история картографии воспринималась как последовательная эволюция от простых до самых сложных форм.
Так карты стали выдающимися вехами в истории цивилизации. Конечно, такой подход привел к отказу от любого серьезного изучения карт, которые не свидетельствовали этого непрерывного продвижения к идеалу объективности. Даже древнейшие европейские карты мира, унаследованные от средневекового христианства, считались лишенными научного интереса. Поэтому Чарлз Рэймонд Бизли еще в начале прошлого века писал: «Карты конца Средневековья, лишены научной базы, столь фантастические, достаточно упоминания о картах Херефорда и Ебсторфа (две самые известные тогдашние карты), чтобы убедиться в их бессодержательности».
Само собой, если карты не вписываются в европейскую традицию, то интерес к ним еще меньше. Скажем, традиционный подход к истории исламской картографии хорошо передает представления европейских специалистов о «культурной пуповине»: вены рассматривают исламские карты преимущественно как наследие древних греков, а это заставляет их закрывать глаза, например, на то, насколько изобретательно арабские переводчики Птолемея «Альмагеста» сумели приспособить карты к специфическим потребностям религии и культуры ислама. Арабские карты, в том числе карты школы Балха (X в.), оценивали по птолемеевским критериям, вместо того, чтоб рассматривать их как произведение многих традиций (в них столько же персидского влияния, сколько и греческого).
Западные историки придают «экзотическим» картам значение только тогда, когда те в определенной степени совпадают с их собственной традицией. Итак, для них имеют значение не так специфичность других традиций, как сходство с европейской традицией. В этой связи примечательно утверждение одного известного специалиста, китайская картография, чья богатая традиция, заверенная еще в IV веке до нашей эры, использует «такой же научный подход», как и европейская.
В такой сравнительной картографии отмечают, прежде всего, определенные математические аспекты, системы методологических основ вроде тех, которые провозгласил «отец китайской картографии» Пей Сю (223 – 271), а также на появление технических новаций (сетка, масштаб, символика), которые, по сути, отвечали западным картографическим идеалам. Именно этим объясняется, почему китайские и европейские специалисты могли с одинаковым правом ссылаться на карты, найденные в гробнице хана Чангшу в Хунани, как на свидетельство давности научной традиции в картографии. Ведь речь идет о прямых «предках» современных карт.
Но когда все-таки смогли почтить научную традицию китайской картографии, а также ее японский и корейский побеги, не так случилось с культурами, чьи традиции ассимилировать весьма не просто. Например, историки картографии очень долго замалчивали заметно стилизованные и полные непонятных отметок карты Индии доколониальной эпохи. Точнее, их вообще не считали картами, рассматривали не более как этнографические интересности из многих других. Однако с рациональной точки зрения «примитивные» карты бесписьменных народов вне Европы возникали как совершенно не стоящие внимания. Все – и рисунки австралийских аборигенов, и карты американских индейцев, и межевые знаки туземцев Маршалловых островов, и начертанные на земле планы сражений воинов маори в Новой Зеландии – все это «серьезные» историки картографии посчитали за детский лепет. Поскольку этим документам не хватало указаний по ориентации или масштабу, поскольку они не учитывали евклидовой геометрии современных карт, то никто и не удосужился расшифровать их систему изображения, они так и остались в стороне картографического производства Запада.
Иными словами, история картографии стала заложником теоретических категорий и определений. А следовало бы учитывать разнообразие пространственные представления в мозаике различных культур на разных этапах мировой истории.
УНИВЕРСАЛЬНЫЙ ЯЗЫК
Исходя из убеждения, что каждое древнее или современное общество естественно производит свои собственные средства восприятия и изображения пространства, мы определили карты просто как «графические изображения, призванные облегчить пространственное понимание предметов, концепций, условий, процессов и событий, связанных с человеческой средой». Это широкое определение имеет то преимущество, что оно охватывает все карты, всех времен и народов, а не только карты современной эпохи. Кроме того, оно позволяет написать не такую суженную историю, трактуя картографию как универсальную форму знаний, а не как простое воплощение технологии, давно разработанной в Европе.
Так вырисовывается новая история картографии, где каждая культура сможет выявить своеобразие. Это обещает двойную выгоду: прежде всего, становится видно, что визуальный язык карт гораздо древнее и, несмотря на нехватку документации, гораздо универсальнее, чем ранее считалось. Идя на риск межкультурных сравнений, и расширяя определение картографии до включения в нее космологических изображений и небесных карт, мы начинаем заполнять белые пятна в истории этой отрасли науки. Развитие картографии в Индии дает хороший пример такого изменения в подходах.
Хотя бы каким весомый был вклад Индии в математику, у нас сохранилось очень мало карт доколониальной эпохи, тогда как архивы имеют достаточно богатое собрание космологических изображений, унаследованных от трех ведущих религий классической Индии: индуизма, буддизма и ислама. В центре некоторых карт Вселенной содержится гора Меру (или Сумеру), которую считают осью мира. Другие карты предлагают нестратифицированную по вертикали версию мироздания, когда миры и сферы наслаиваются друг на друга, и в них бродят души.
Гора Меру.
Изображения природы могут сопровождаться преувеличениями или удивительными искажениями: скажем, согласно буддийской традиции, индийский мир выступает под названием Джамбудвипа, острова в форме плодов дерева Джамму, растущего посреди этого острова. Подходить к индийским картам с взглядом реалистической и рациональной традиции Запада означало бы совершенно исказить мировоззрение индийцев и отказаться от внеевропейских пространственно-временных понятий, отраженных в этих документах.
Итак, вторжение новой массы космологических карт удивительно расширило горизонты историков картографии, обогатило их видение восточными концепциями. Мы также должны были посмотреть свежим взглядом на карты, которые представляют другие культуры: юго-восточная Азия, Тибет, доколониальная Африка, доколумбовая Америка и тропические цивилизации противопоставляют нам собственные картографические традиции, которые, не имея ничего общего с европейскими, составляют не меньшую ценность.
Нам пришлось пересмотреть устоявшиеся идеи о роли карт в истории человечества и соответственно пересмотреть наши теории. Именно в этом второе преимущество нового подхода: теперь мы гораздо лучше понимаем, для чего человек взялась чертить карты. Действительно, почти нет таких видов человеческой деятельности, в том числе и умственной, которой бы не касалась картография. Чем глубже мы изучаем тематику карт крупных мировых культур, тем больше удивляемся разнообразию сфер их приложения – от будничных житейских хлопот и до абстрактных теорий.
Так, например, хорошо известно, что карты древнего Китая были великим орудием властвования во всех его проявлениях (землемерие, кадастр, архивное дело, налоговая система, а также дипломатическая и военная документация). Китайские карты играли также культурную роль, а труд картографа приравнивали как к труду краснописца или художника, так и к труду ученого: карты служили историкам для воспроизведения географии прошлого. Вырезанные на камне в общественных местах, они свидетельствовали продолжительность цивилизации. Их ритуальная роль подтверждается тем, что они украшают гробницы, и в то же время их использовали и как орудие обожания, как защиту от невидимых сил, а также для астрологических предсказаний.
МЕНТАЛЬНЫЕ ОБРАЗЫ
Почти везде на Востоке, как и на Западе, картография склонна смешивать объективное и субъективное, оценки и факты, сказку и действительность, точность и приблизительность. Но когда историки-традиционалисты в своем евроцентристском подходе унизили мифические, субъективные и символические аспекты картографии и предпочли конкретику, то это отражает не так историческую реальность, как нашу неотвязную научность.
Ведь изучение традиций и практик других народов открывает перед нами направления, полезные для истории картографии на мировом уровне. Чем больше мы изучаем местные традиции, тем труднее замолчать их вклад: например, в Америке становится все более очевидным, что колониальные карты, опубликованные в Европе в XVI – XIX веках, в значительной мере опираются на географические знания, накопленные туземными народами.
Кроме того, во многих случаях в конфликтных ситуациях карты выступают как средство культурного общения несмотря на языковые преграды. А еще – они позволяют угнетаемым бороться против конфискации их земли и разрушения их культуры.
Для более глубокого подтверждения таких интуитивных догадок специалисты должны были обратиться к гуманитарным и социальным наукам. Теперь, например, уже нет уверенности ни в навязываемым преимуществам нумерической системы изображений мира, ни в объективности геополитических расчетов в процессе создания сверхсовременных карт на базе компьютеров и наблюдений со спутников серии «Лэндсат». Чудеса современной технологии являются плодами того или иного общества, так же, как и индийские или ацтекские изображения Вселенной. Мы начинаем замечать, что картография – это плод глобальной дискуссии, проявление взаимосвязи понятий «мочь» и «знать» в контексте крупных мировых потрясений, взаимосвязи, используемой элитой для выражения идеологического видения мира.
Карты всегда были ментальными образами. Сегодня мы рассматриваем их как способ «увидеть», в лучшем смысле этого слова. Мы не рассматриваем карты как зеркало мира, отныне мы знаем, что они – его подобие.
Автор: Кэтрин Делано-Смит.