Лжеивашки – лже дети Лжедмитрия
«Если кем-либо на свете счастье так жестоко поигрывало, так это — мной». Это слова венчанной русской царицы Марины Мнишек. После смерти Лжедмитрия I жизнь ее становится погоней за призраком венца Мономаха. В 1610 году был убит и второй муж Марины, Лжедмитрий II. Признать своим мужем, а, следовательно, русским царем, Лжедмитрия III она не решилась, он «царствовал» всего лишь в Пскове. Но еще не все было потеряно, на ее руках остался младенец Ивашка — «законный наследник» русского престола.
В третий раз Марина Мнишек решила начать все сначала — возвести на престол Ивашку. Бывшую царицу поддержал донской атаман Заруцкий. Он сражался под знаменами Лжедмитриев I, II и III, вместе с Ляпуновым и Трубецким стоял во главе первого ополчения, организовал убийство Ляпунова, перешел на сторону поляков. Одним словом, был во всем сродни Марине. Видимо, не случайно, в конце концов, свела их судьба — у них обоих последней ставкой в жизни остался Ивашка.
Заруцкий с Мариной и «царевичем» обосновался в Астрахани. Донской атаман решил создать на низовьях Волги и Дона свое казачье государство. Оно просуществовало год. 4 июля 1613 года атаман Заруцкий с Мариной Мнишек и «царевичем» были схвачены. Заруцкого посадили на кол, четырехлетнего «царевича» удавили. Марина была то ли утоплена, то ли сожжена, а по некоторым сведениям — заточена в Коломне, где «умерла от тоски по своей воле».
В 1639 году русский посланник в Польше сообщил царю Михаилу Романову, что при польском дворе снова вынашиваются планы захвата московского престола с помощью самозванца. Если тридцать лет тому назад поляки выступали под знаменами Лжедмитрия I, то теперь они подготовили его «сына».
Царь не на шутку встревожился и направил к польскому королю Владиславу IV послов с требованием выдачи обманщика. Поляки очень удивились (или сделали вид, что удивились), узнав, что они скрывают самозванца. Тогда московские послы назвали его имя — Ян Фаустин Луба. Выяснилось, что король и сенаторы знают такого. Его отец, знатный дворянин Дмитрий-Михаил Луба, участвовал в походе Лжедмитрия I и погиб вместе с ним. У него остался сын, которого взял на воспитание литовский гетман Сапега. Вспомнили также, что действительно гетман звал (как будто в шутку) мальчика царевичем.
Пытались заверить послов, что в этом не было злого умысла. Сейчас, мол, Ян Луба служит писарем и ни о каком царстве не думает. Московские послы были неумолимы. Они продолжали требовать выдачи самозванца.
Поляки отказались это сделать, зная, что ждет Лубу в Москве, а это, по их словам, «был бы грех перед Богом и стыд перед людьми». Они обещали постричь писаря в монахи, чтобы и след его простыл. Последний довод еще больше разгорячил московских послов: «Гришка Отрепьев был тоже пострижен… Для злодеев духовный сан не успокоение. Только смерть его может успокоить!»
В конце концов, сошлись на том, что Ян Фаустин Луба будет послан в Москву для личного объяснения с царем. Однако в 1645 году Михаил Романов скончался… Царь Алексей Михайлович не забыл историю с Лубой. Снова возобновились переговоры о выдаче самозванца.
Поляки требовали гарантии его неприкосновенности, Алексей Михайлович согласился дать такую гарантию. Ян Фаустин Луба был привезен в Москву. Здесь состоялось его свидание с русским царем. Луба дал слово Алексею Махайловичу не «прицепляться» к Московскому государству, провести всю свою жизнь в монастыре. Но этого было мало. Алексей Михайлович потребовал от Владислава IV закрепить договор принятием особого закона. 5 декабря в так называемой конституции варшавского генерального сейма появилась запись:
«Являются такие неосторожные люди, которые осмеливаются принимать на себя имя Московских царевичей. Того ради мы, желая с сим народом и его Великими царями поддерживать существенную дружбу вечно и нерушимо – постановляем, чтобы во владениях наших в Короне (Королевстве польском), также и в великом княжестве Литовском, никто никогда не осмеливался присваивать себе этого имени; а кто дойдет до такой смелости, тот, как человек бесчестный и возмутитель вечного мира Республики с Московским народом, должен быть пойман и казнен».
Такой закон вполне устраивал Алексея Михайловича. Ян Фаустин Луба был отпущен на родину. Правда, Алексею Михайловичу тут же сообщили, что по дороге в Минск он снова стал называться «царевичем» и рассказывать, будто царь неспроста отпустил его, а признал в нем царевича и не посмел казнить. Но все это уже мало беспокоило Алексея Михайловича, теперь Польша была обязана сама выполнять условия договора…
Не прошло и месяца, как Алексею Михайловичу сообщили, что в Константинополе объявилось еще два самозванца: Лжесимеон I, выдававший себя за сына царя Василия Шуйского, и Лжеивашка II — еще один «сын» царевича Дмитрия. Нашелся человек, который знал одного из них. «Я того вора, что называется Дмитриевым сыном, знаю,— писал он царю, — родина его в городе Лубне, казачий сын, зовут его Ивашка Вергунок». Этого Лжеивашку II взяли когда-то в плен нагайские татары и продали в рабство в Кафу. Тогда-то и решил Вергунок объявить себя царевичем. Расчет был верен. Крымский хан приказал кормить и поить «царевича», но, главное, беречь. Вергунка заковали в цепи, чтоб не сбежал, и отправили в Константинополь, к самому султану.
«Сыном» Василия Шуйского оказался Тимошка Акундинов. Незадолго до этого он собрал среди казаков небольшое войско и овладел несколькими городами, но, оставленный приверженцами, бежал.
Самозванцев привели к константинопольскому визирю Азем-Салиху-паше. Из двух «царевичей» ему предстояло выбрать наиболее правдоподобного, у которого было больше шансов на успех в случае войны с Россией. Допросы вел сам визирь, а царю Алексею Михайловичу их дословно передал архимандрит православного монастыря в Константинополе, приглашенный в качестве переводчика.
Кандидатуру Тимошки отвергли. «Этот человек лукавый, много запрашивает и султану много сулит», — так охарактеризовал его Азем-Салих-паша. Вергунок был менее притязательным и потому внушил большее доверие: «а вот тот, что из Крыма прислан, думаю, что он прямой государский сын».
Тимошку заковали в цепи, а Вергунку предоставили все подобающее его высокому сану. Но случилось непредвиденное. Вергунок сошел с ума, и его заточили в константинопольский Семибашенный замок.
Узнав о такой неожиданной развязке, Алексей Михайлович успокоился. Но вскоре пришло новое известие — бежал Тимошка. Царь получал теперь о нем сведения уже из Италии, Венгрии, Австрии, Швеции, Германии, Валахии. Семь лет скитался Тимошка по всем странам Европы, лишь в 1653 году Алексею Михайловичу удалось уговорить герцога Голштинского выдать самозванца. Тимошку привезли в Москву, и здесь он разделил участь всех своих собратьев.
Казалось, что с казнью Тимошки пришел конец самозванцам на Руси. Уже не за кого было себя выдавать… Но прошло 20 лет, и Алексей Михайлович получил письмо:
«Бью челом я, сын твой, благочестивый царевич Симеон, который похвалился было при вашем царском величестве, батюшке моем, на думных бояр, и за то меня хотели уморить и не уморили, потому что я и по се время твоими молитвами, батюшки моего, жив ныне на славном Запорожье». Теперь Алексею Михайловичу предстояло бороться со своими собственными «детьми».
Автор: Павел Чайка, главный редактор исторического сайта Путешествия во времени
При написании статьи старался сделать ее максимально интересной, полезной и качественной. Буду благодарен за любую обратную связь и конструктивную критику в виде комментариев к статье. Также Ваше пожелание/вопрос/предложение можете написать на мою почту pavelchaika1983@gmail.com или в Фейсбук, с уважением автор.