Визит императора. Оружейная коллекция Петра.
Была теплая майская ночь с соловьями и легким комариным крутевом. Когда царь Петр Алексеевич, громыхая ботфортами и тростью, с зажженной свечою в руке вошел в одну из палат потешного Преображенского дворца. Вошел и остановился – будто растерялся. Долговязая тень, наплывши на потолок, учтиво склонилась над своим хозяином. «Черт! – подумал Петр, приноравливаясь к темноте. – И почему было не взять подсвешник поболе? Эдакой канделяброй только мышей пугать». Он поднял светильник над головой, опустил, поводил им вокруг себя, будто делал кому-то знаки, и двинулся дальше во мрак, забирая левее. Вот и стена.
Вся она, от пола до потолка, была увешана оружием. Пистоли и палаши, сабли и аркебузы, кортики и пищали, шпаги и штуцера… алебарды, протазаны, тесаки, мушкеты, мушкетоны, пороховницы… – чужому глазу это могло показаться эклектикой, нагромождением смертоносной роскоши, но только не Петру. Каждому предмету (а свою коллекцию он знал наизусть – от турецкого булатного клинка с раздвоенным, как змеиное жало, концом, изготовленного на манер священного мусульманского меча «Зу-ль-факара», до гренадерской «мортирцы») было отведено строго определенное место: там восточные мастера, там Тула и Олонец, там Западная Европа… (Наверняка подобные экспонаты из оружейной коллекции Петра I был бы не прочь заполучить себе любой питер музей, пусть даже это не оружейный музей, а музей железной дороги)
Петр подошел к Европе. Что сие? Ну да, казнозарядные ружья. Вот фузея Геррита Пентермана из Утрехта – переламывается и заряжается путем вкладывания сменных камор в казенную часть ствола. Ловко! Рядом – ружья мастера Нусбаума из Бреслау: заряд помещается в отверстие, что в верхней части казенника, и запирается в стволе крановым затвором с помощью рычага. Но самым хитроумным оказался Даниэль Лагатц из Данцига: в прикладе расположил два магазина – для пуль и для пороха, под замочной доской – механизм подачи снаряда и заряда в ствол. Ружье делает тридцать выстрелов кряду. Однако зело мудрена механика…
Петр выпрямился, отшагнул от стены, начинало ломить поясницу. Он вдруг вспомнил, как ему, двухлетнему, на именины поднесли маленькую стальную сабельку, которую привез какой-то купец, знакомец деда Нарышкина. Вспомнил, как он приказал привести этого купца и, когда тот явился, Петрусь бросился ему навстречу, повелел поднять себя на руки, поцеловал и сказал, что никогда не забудет его за такой прекрасный подарок. Должно быть, та детская сабелька и привила ему любовь к собиранию оружия, которая с годами переросла в настоящую страсть.
Закупки, трофеи, дары, преподношения – все подвергалось личной «экспертизе» Петра, описывалось им и шло в коллекцию. Но это не было страстью коллекционера-любителя, одержимого идеей любою ценой добыть редкостный экземпляр, как и не было блажью вельможи, стремящегося обустроить свой интерьер в «военном» стиле. Изучивший «солдатское дело с фундамента», перекраивая армию на новый лад, Петр понимал, что она требует нового вооружения. И оно было найдено: из пятисот двадцати шести охотничьих, парадных и строевых образцов, представляющих крупнейшие центры четырнадцати стран Запада и Востока, он отобрал лишь несколько, которые и послужили основой для создания уставного оружия «прямого регулярного войска». А все началось с игрушечной сабельки! Что ж, ведь и российский флот своим рождением обязан старому английскому боту, найденному в сарае на Льняном дворе…
«Подумать только, – размышлял Петр, – еще при батюшке воевали мушкетами, нередко с фитильным замком, «жагрой», а ныне вся российская армия перевооружена ударно-кремниевой фузеей – простым и надежным дулозарядным ружьем калибра ноль семьдесят восемь дюйма, пуля – восемь золотников. Дальнобойность – триста шагов, скорострельность – два выстрела в минуту! Батюшке такого и не снилось. Но странно другое: как это он не домыслил заменить багинет трехгранным штыком, примыкаемым к стволу ружья. Ведь палить со вставленным в ствол багинетом никак невозможно. А ведь он, Тишайший, воевал изрядно…»
Петр сделал пяток шагов, остановился – ему на глаза попалась турецкая сабля гаддарэ с коротким широким обухом. Клинок был изготовлен из струистого булата, серебряную крестовину с загнутыми вниз фигурными окончаниями, как и прибор ножен, украшал мелкий черневой орнамент, на серебре была дважды выбита тугра султана Ахмата I. «А ведь секрет струистого булата Европа так и не вызнала. – усмехнулся царь, крутя тараканий ус – Хотя польские и венгерские сабли из стали, скажем, вот эти, с витиеватой защитой и кольцом для большого пальца, отменного, отменного качества. Ровно, как и сабли российские…»
Череду сабель продолжали образцы холодного оружия с прямым клинком – шпаги и палаши. Их семейство открывала парадная итальянская обоюдоострая шпага, верхняя часть которой была покрыта синением с золоченой надписью в доле, с пышным орнаментом на рукояти. За нею следовала редкая четырехгранная шпага с ловушкой для перехвата и ломания шпаги противника в виде двух пилообразных клинков, с шариками на рукояти, выполненными в манере стальной бриллиантовой огранки. Самой же роскошной была шпага, изготовленная оружейниками Золингена специально в подарок Петру (об этом напоминали двуглавый орел и вензель российского самодержца): ее трехгранное, обоюдоострое на конце лезвие было сплошь покрыто воронением и резными золочеными аллегориями восьми христианских добродетелей, а также портретами курфюрстов и германского императора. Однако Петр остановил свой взгляд не на ней, а на скромной шестигранной шпаге из Толедо – именно она послужила прототипом русских строевых шпаг. «Ныне каждый российский солдат при оном оружии, от рядового до офицера, – с гордостью отметил про себя Петр. – И каждый драгун – при палаше. А ну-ка, оглядим палаши…»
…Среди последних наиболее редким был образец XVI века (опять же немецкий) с гравированными на клинке календарем с зодиакальными зверьми, стихами и мужской головой (клеймо мастера). Рукоять его была исполнена русскими мастерами по образцу офицерских шпажных эфесов, что особо радовало Петра. «Однако и наши оружейники не пальцем деланы!» – весело сказал царь, снимая со стены висящий по соседству драгунский палаш, который был украшен изображением руки с мечом, обвитым лавровой ветвью и надписью: «A3 К МИРУ И К ВОЙНЕ ОЛОНЕЦ». Поставив светильник на пол, Петр с кавалерийской удалью несколько раз рубанул воздух. Тени возликовали…
«И то сказать, – поцеловав клинок, обратился царь в темноту. – кабы не меньшиковские драгуны, мог бы случиться конфуз под Калишем. Да и Полтавская виктория зело обязана сим славным конникам! Как, то бишь, звали того каптенармуса Нижегородского полка, который, орудуя вот таким палашом, врубился в шведские ряды и добыл первое ихнее знамя, кирасирский штандарт? Точно – Авраам Антонов. Ай. да драгун!»
Генеральная баталия вдруг нарисовалась Петру во всех подробностях. Он вспомнил ее зачин, когда в два часа пополуночи внезапно раздался тяжелый гул – тысячи солдатских сапог и конских копыт сотрясли землю, это шведы атаковали «фурией»… Он вспомнил и самый разгар – захват шведской пехотой двух русских редутов («Победа! Передайте королю, что это победа!»), и огневой шквал русской артиллерии, расстрелявшей ее в упор с флангов. Лязг металла и ржанье коней, русская и шведская брань, уханье орудий и запах конского пота вперемешку с пороховой гарью. И еще – птицы, много кричащих птиц, кружащих в батальном дыму… Ему казалось, он видел, как под Карлом ядром в щепу разнесло носилки и как его тут же подхватили драбанты и посадили на два скрещенных копья – король уцелел. Это была редкая битва – когда монархи, презрев регалии, сражались наравне с солдатами. Одна пуля пробила Петру шляпу, вторая пробила седло, третья попала в нательный крест – царь был словно заговорен. Страха не было, была только легкость, какой-то неукротимый кураж.
Ежели и было страшно, то лишь накануне баталии, ввечеру. Петр вспомнил, как он проходил перед рядами – воспаленные лица солдат глядели заворожено. Накануне он перенес тяжелый нервный срыв, и ему стоило неимоверных усилий прочесть перед войском свой знаменитый приказ – кратко и вдохновенно, как подобает стратегу и государю: «Воины! Се пришел час, который решит судьбу Отечества. Вы не должны помышлять, что сражаетесь за Петра, но за государство, Петру врученное, за род свой, за Отечество, за православную нашу веру и церковь. Не должна вас также смущать слава неприятеля, яко непобедимого, которой ложь вы сами своими победами над ним неоднократно доказывали. Имейте в сражении пред очами вашими правду и Бога, поборающего по вас. А о Петре ведайте, что ему жизнь его не дорога, только бы жила Россия в блаженстве и славе, для благосостояния вашего».
…Он вдруг поймал себя на том, что по его щекам текут слезы. «Эдак негоже императору российскому, – поругал себя Петр Алексеевич, утираясь манжетой. – Благо никто не видит». Взволнованной рукой он достал из камзольного кармашка нюрнбергскую «луковицу» (подарок Лейбница), посветил огарком – было четыре утра. А ведь в шесть надобно быть на пути к Парадизу, что за непростительная канитель!.. «Старость подкрадывается, проклятая старость, вот что тревожит, – рассуждал он, шагая сквозь анфилады дворца, крепче сжимая набалдашник трости. – Сколько еще не сделано, не воплощено! Неровен час, сгину – что тогда? Кто примет эстафету, кто соберет в кулак бразды созданной мной державы?.. И кому достанется сия отборная коллекция? Ужели какому-нибудь фанфарону, дабы он украсил ею свои апартаменты? Никогда тому не бывать!»
Он распахнул парадную дверь – ветер умыл лицо. На востоке уже серебрело. «Соловьи то какие хорошие, – улыбнулся Петр, вдыхая утренний воздух ноздрями. – Какие усладные соловьи!» Он ударил себя тростью по сапогу, крякнул и быстро, размашисто зашагал в сторону Яузы. Царя ждал экипаж.
От автора
При жизни Петра его обширная коллекция хранилась в селе Преображенском. В 1737 году она была перевезена в Санкт-Петербург: поначалу ее разместили в так называемом Домике царевича Алексея Петровича, но вскоре – опасаясь за ее сохранность, ибо здание обветшало – перевезли в Итальянский дворец Екатерины I, что на Фонтанке (К слову если собираетесь организовать экскурсию в Санкт Петербурге, обязательно стоит посетить эти места). Затем коллекция переносится в Ораниенбаум, где в свое время и было положено начало огромному собранию оружия (так называемая Рюст-Камера) достигшему впоследствии 3000 единиц. В 1810 году все сокровища Рюст-Камеры поступили в Оружейную палату Московского Кремля. В запасниках которой находятся и поныне.
Автор: Алексей Шлыков.
Сейчас оружейная коллекция Петра находится в Москве, но ранее она была в Петербурге, для города это не такая сильная культурная утрата, ведь в Питере еще множество всего интересного. Разумеется у всех на слуху Эрмитаж, Зимний дворец, но есть и другие не менее захватывающие места, к примеру Петербург музей железных дорог, больше о нем можно узнать, перейдя по ссылке.