Подарок на аркане – эпохальное путешествие жирафы из Каира в Париж
Десять лет спустя после падения Наполеона и реставрации французской монархии, в один из дней 1825 г., весь Каир охватило необычайное волнение: суданский сановник Мукербей прислал в дар правителю Египта паше Мухаммеду Али двух жираф. Больше всех волновался генеральный консул Франции в Каире Бернардино Дроветти, обаятельный, хотя и несколько эксцентричный пьемонтец, большой ценитель египетского искусства. Собранные им древности составили впоследствии основу экспозиций египетских залов Лувра, музеев Берлина и Турина.
Отношения между Францией и Египтом в то время были весьма натянутыми. Произведения Виктора Гюго и картины Делакруа звали французскую молодежь к выступлениям в защиту независимости Греции. Египетские же войска вместе со своими турецкими союзниками приняли в 1822 г. участив в истреблении греческих повстанцев на острове Хнос.
Считая, что первейший долг истинного дипломата состоит в том, чтобы, не щадя сил, стремиться к улучшению отношений между странами, Дроветти усмотрел в появлении в Каире двух жираф счастливый случай, который нельзя упустить. Памятуя о старой традиции египетских правителей дарить диковинных зверей в знак уважения другим монархам, он потребовал отправить одну из суданских диковинок в дар королю Франции Карлу X. Более экстравагантный подарок и впрямь было трудно придумать; ведь в те времена еще ни одна жирафа не ступала на французскую землю.
Паша Мухаммед Али с готовностью изъявил свое согласие. Однако в дипломатических кругах новости непостижимым образом распространяются в мгновение ока: почти одновременно с таким же требованием в отношении своего венценосного суверена выступил британский консул. Для этого он имел не менее веские причины: отношения между Англией и Египтом находились в плачевном состоянии.
Мгновенно оценив преимущества, которые сулили эти два предложения, правитель принял воистину соломоново решение: в каждую страну отправить по жирафе, а выбор оставить за консулами, которым предстояло бросить жребий.
Несколько дней спустя Дроветти послал главе своего ведомства, мрачному барону до Даме, победную реляцию: «Счастлив сообщать Вашему Превосходительству, что судьба оказалась благосклонной к вам. Наша жирафа полна сил и здоровья, тогда как вторая, предназначенная английскому королю, — существо хилое и долго не протянет». Через несколько месяцев «английская» жирафа и впрямь сдохла. Конечно, настоящим отмщением за Ватерлоо это не назовешь, но все же!
Теперь нужно было подумать о том, как доставить животное во Францию. Дроветти подготовил путешествие со всем тщанием. В Александрии он подыскал сардинийский бриг «Дуэ Фрателли» («Два брата»), капитан которого поклялся оберегать вверенное ему нежное создание, как собственную дочь. Расстояния между палубами не хватило, и в верхней палубе пришлось вырезать отверстие: жирафу поместили внизу, а голова ее торчала сверху. Чтобы она не ушиблась во время качки, края отверстия обложили соломой. Защитой от дождя должен был служить натянутый над головой брезент.
Второй проблемой было кормление — ведь жирафе требовалось в день 25 литров молока. Дроветти решил погрузить на корабль трех коров, а заодно двух антилоп, доярку и трех суданцев, чтобы жирафа в пути чувствовала себя как дома. И чтобы окончательно заручиться поддержкой провидения и защитить путешественницу от злых сил, на шею животному он повесил пергамент с начертанными на нем строками из Корана. В довершение генеральный консул направил своему коллеге Боттю, французскому дипломатическому агенту в Марселе, письмо, в котором изложил рекомендации относительно того, как следует устроить и кормить жирафу по прибытии во Францию.
Бриг поднял паруса, а 13 октября 1826 г. бросил якорь в Марсельской гавани. Плавание прошло без особых происшествий: правда, одна из коров страдала от морской болезни. Пассажиров — и людей, и животных — поместили в портовый карантин; эта передышка дала Вильнёв-Баржмону, префекту департамента Буш-дю-Рон, время на подготовку достойной встречи предназначенного королю подарка.
Никогда раньше на долю французских префектов не выпадала столь почетная миссия, и Вильнёв-Баржмон взялся за дело со всей ответственностью и рвением, на какие был только способен. Вне всяких сомнений, резиденцией для столь высокой гостьи могла стать только сама префектуре: во дворе ее устроили загон и теплое стойло непосредственно сообщавшееся с обоими этажам в здания.
Здесь жирафа провела зиму в ожидании теплых дней, чтобы с их наступлением двинуться в Париж. Между тем префект регулярно сообщал министру внутренних дел обо всех ведущихся приготовлениях, не забывая при этом коснуться весьма деликатного вопроса о возмещении расходов.
Во избежание народных волнений обитательницу тропиков перевели из карантина в префектуру под покровом ночи 14 ноября. В течение семи месяцев г-н Вильнёв-Баржмон трогательно ухаживал за своей гостьей и даже позволил вкрасться поэтической нотке в служебную переписку, называя жирафу то «моя протеже», то «прекрасное дитя тропиков».
Со своей стороны, супруга префекта устроила несколько приемов, или, как их называли в то время, раутов на которых животное демонстрировали сливкам местного общества. Ни днем, ни ночью не прекращалось паломничество к жирафе членов Марсельской академии. Они старались не упустить ни одной подробности ее поведений и приходили в недоумение от ее молчания; ведь они еще не знали, что у этого длинношеего создания нет голосовых связок.
Тем временем префект решил, что его подопечная для поддержания формы нуждается в моционе и жители Марсели стали свидетелями незабываемого зрелища. Каждый день на улицах города появлялась процессия, возглавляемая конными жандармами с саблями наголо, за которыми спокойно шествовала жирафа, вызывая бурную радость горожан и неописуемый ужас лошадей.
Однако король с нетерпением ждал «свою» жирафу, и весной встал вопрос о том, как же доставить ее из Марселя в Париж. Морем вдоль побережья Испании и потом вверх по Сене? Но это займет столько же времени, сколько плавание через Средиземное море. Может, отправить ее по рекам — Ронет Соне и Севе? В конце концов, было решено, что, поскольку животное привыкло к пешим прогулкам, нужно просто отвести его в Париж короткими переходами. Разумеется, поручить наблюдение за таким кортежем можно было только опытному человеку, и выбор пал на Жоффруа Сен-Илера, прославленного натуралиста, снискавшего известность своей теорией «компенсации органов», а главное — в свое время он побывал с войсками Наполеона в Египте, и был, возможно, единственным человеком во Франции, имевшим хоть какое-то отношение к жирафам.
Жоффруа Сен-Илер, которому в то время было 55 лет, страдал от ревматизма и других недугов, и все-таки он с воодушевленней взялся за осуществление возложенной на него миссии. «Бросив в саквояж все необходимое, он взял билет на ближайший дилижанс и за шесть с половиной дней покрыл путь, который ему затем предстояло проделать вместе с жирафой» — так пишет Габриель Дар до в книге «Жирафа для короля» (1985). 10 мая 1827 г. на заседании Марсельской академии один из ее членов, некий г-н Жоффре, возвестил о прибытии своего досточтимого коллеги, и заодно прочитал собравшимся три басни, написанные им в честь жирафы.
Каждый переход на пути в Париж был тщательно подготовлен. Кортеж состоял из жирафы, коров, одной антилопы (вторая сдохла в Марселе), двух муфлонов, доярки, суданцев, переводчика и повозки с кормом, зерном и другими припасами, заказанными почтенным руководителем экспедиции.
Для защиты от весенних ливней жирафе изготовили непромокаемую накидку с капюшоном, расписанную гербами короля Франции и правителя Египта. Вильнёв-Баржмон снарядил для сопровождения кортежа отряд конных жандармов и взял на себя труд написать письма всем мэрам своего департамента, чьи владения предстояло пересечь каравану, а также своим коллегам в других департаментах, обрушив на них целую лавину указаний и советов.
На рассвете 20 мая 1827 г. караван, возглавляемый Жоффруа Сен-Илером, тронулся в путь. На переходах ревматическое тело главы экспедиции тряслось на повозке, но стоило кортежу войти в город или прибыть на стоянку, как он оказывался рядом с жирафой, черпая силы в восторженном приеме жителей и местных властей.
Остались позади Эксан-Прованс, Авиньон, Оранж, Молтслииар, Вьенн. В день караван проходил в среднем 27 км и, наконец, в июне прибыл в Лион, откуда Жоффруа Сен-Илер сообщил Вильнёву-Баржмону последние новости. В пути их задержало одно происшествие. «В копыто жирафе попал гвоздь», от постоянной ходьбы она выглядела утомленной, даже чуть изнуренной, но «вела себя крайне послушно». Потребовался отдых, и жирафу на пять дней поместили в «Пляс Белькур», где она мирно объедала листву с лип и принимала подношения толпившихся вокруг зевак.
И снова в путь, сквозь толпы любопытных, которых становилось все больше. «В 1827 году, — пишет Габриель Дардо, — в память об этом караване изображение жирафы появилось на вывесках более чем 30 трактиров, магазинов, почтовых станций». Когда до Парижа оставалось всего 50 км, навстречу кортежу ринулись любопытные жители столицы. Дорогу запрудили шарабаны, кареты, кабриолеты. Даже Стендаль не удержался от соблазна и присоединился к зевакам, а при дворе лишь с великим трудом отговорили от подобного шага герцогиню Беррийскую. Знаменитый зоолог Жорж Кювье забросил свои дела в Государственном совете, членом которого состоял, и на заседаниях рисовал жирафу, а поскольку его знания об этом животном были весьма приблизительны, рисунки выглядели более чем странными.
Совершив за 41 день переход (в основном пеший) в 880 км, 30 июня Жоффруа Сен-Илер прибыл в столицу вконец обессиленным. Глава экспедиции поместил жирафу в загон в парижском зоологическом саду. Однако не успел он насладиться своим любимым креслом, камином и домашними туфлями, как тут же снова пришлось забыть о них. Король, проводивший лето в родовом замке Сен-Клу, пожелал на следующий же день увидеть «свою» жирафу.
Редкостное зрелище являл собой этот кортеж на набережной Сены! По обе стороны мостовой выстроились войска парижского гарнизона; во главе процессии гарцевали генералы с пышными плюмажами; среди профессорских мантий ученых мужей Лувра и Сорбонны выделялись подбитые горностаем капюшоны — символ высокой учености их обладателей, отмеченной медалями и прочими знаками отличия; жезлоносцы, представлявшие различные факультеты, задыхались под тяжестью своей парадной одежды. Для Жоффруа Сен-Илера, выступавшего подле жирафы в предписанном этикетом облачении, эти последние 15 км оказались сущей пыткой.
В Сен-Клу, перед садом, где 28 лет назад Наполеон захватил власть (о чем не принято было вспоминать в эпоху Реставрации), в строгом соответствии с требованиями церемониала выстроились сановники со всеми регалиями. Жирафа занимала почетное место. Через несколько минут солдаты взяли на караул и появился как всегда импозантный король с голубой лентой через плечо. За ним следовал герцог Авгуленский со своей супругой и маленькой герцогиней Беррийской, улыбающейся и изящной, держащей за руки двух королевских отпрысков, не спускавших глаз со странного существа, которое взирало на них без тени волнения. Король, как всегда сама любезность, был учтив и внимателен. Он поздравил Жоффруа Сен-Илера и долго расспрашивал его, жирафе же оказал честь, поднеся ей лепестки розы своей августейшей десницей. «Как только окончилась аудиенция, — пишет Габриель Дардо, — Жоффруа Сен-Илер поспешил к своему врачу, а жирафа уже без него отбыла в зоологический сад, совершив этот последний переход между двумя рядами зевак, которых с трудом сдерживали солдаты гарнизона.
Это событие привело к появлению бесчисленного множества предметов с «жирафовой символикой», наводнивших французское королевство. Началось с фарфора с изображением характерного профиля животного. Затем оно появилось на набивных тканях, утюгах, грелках, чернильницах, веерах, табакерках, в журналах в других изданиях. Женщины стали носить прически «а-ля жирафа», а изобретенное в 1819 г. пианино переименовали по аналогии с фортепьяно в «жирафопьяно».
Жирафу сначала поселили в большую оранжерею зоологического сада, но затем перевели в специально подготовленные для нее апартаменты в ротонде. Там ей была выделена комната, устланная матрасами и обогревавшаяся печью. Поддерживать зимой температуру не ниже 15 градусов, необходимую для сохранения здоровья уроженки Африки, помогали также коровы и другие животные, помещенные вместе с ней. Вверху была комната ухаживавшего за ней служителя из Египта. С июля по декабрь 1827 г. зоологический сад переживал небывалый бум: посмотреть на его новую обитательницу пришло 600 тысяч парижан.
На следующий год страсти несколько поутихли, но жирафа по-прежнему оставалась главным украшением зоосада, по аллеям которого она прогуливалась, если позволяла погода. В 1835 г. попытались найти ей спутника жизни, но суженный ее так и остался в Италии. Жирафа спокойно дожила до преклонных лет и мирно скончалась в 1845 г., на 21-м году жизни, пережив Карла X и Жоффруа Сен-Илера.
Ее чучело долго украшало зоологический музей, пока в один прекрасный день между первой и второй мировыми войнами хранителю музея в Ла-Рошели не удалось заполучить его в свою собственность. И вот это существо, родившееся у истоков Нила, совершившее путешествие по Африке, Средиземному морю и Франции, на протяжении 18 лет очаровывавшее парижан, вновь оказалось на берегу океана, где в каком-то смысле обрело бессмертие.
Автор: Жорж Пуассон.