Почему «отстали» цивилизации древней Америки. Продолжение.

Инки

В начале семидесятых годов Р. Мак Ниш, а затем американец Т. Лину предприняли раскопки в Перу, где тоже нашли древнюю кукурузу. Самые ранние початки из горных пещер на севере и на юге Перу имели примерно тот же возраст (видимо, IV тысячелетие), что и мексиканские, и принадлежали к столь же примитивным сортам, но при этом не похожим на мексиканские. В последние годы сенсационные сообщения пришли из Чили. Местные археологи утверждают, что нашли на севере страны кукурузу в слоях VII—V тысячелетий до новой эры.

А в конце семидесятых годов перуанский археолог Д. Бонавиа обнаружил огромное хранилище кукурузы — около пятидесяти выложенных камнем ям диаметром от двух до двенадцати метров и глубиной от полуметра до почти двух метров, доверху заполненных початками. Датируются находки серединой III тысячелетия до новой эры. Значит, в это время люди уже давно не просто экспериментировали с кукурузой, она успела стать важным, если не основным, продуктом питания. Причем не на своей родине.

Еще более вероятна глубокая древность спутника кукурузы — фасоли. В Центральных Андах фасоль найдена в слоях, относящихся как минимум к началу VI тысячелетия до новой эры, а возможно, и к концу IX тысячелетия. И найдены остатки явно домашних растений.

Словом, допустимо предполагать, что кукурузно-фасолевый тип хозяйства зародился в Андах не позже VII тысячелетия до новой эры, а к III тысячелетию получил значительное развитие. К тому времени кукуруза, вероятно, распространилась и во многих других районах континента.

Посмотрим теперь, как обстоит дело со вторым типом хозяйства — картофелеводческо-скотоводческим. Если говорить о горных клубнеплодах (помимо десятков видов картофеля, индейцы сажают оку, ульку и анью), то здесь, к сожалению, новых фактов за последние два десятилетия собрать почти не удалось. Либо виной тому плохая сохранность клубней и несовершенство археологической методики, либо картофель был широко внедрен в культуру только на рубеже II—I тысячелетий до новой эры. А вот о происхождении животноводства за последние годы собрано много новых и важных данных.

Америка в отличие от Старого Света бедна видами животных, пригодных для одомашнивания. Обычная охотничья добыча индейцев — дикие свиньи, тапиры, олени, другие животные с экзотическими для нас именами (пекари, капибара, агути) — либо мало плодовита, либо крайне плохо поддается приручению. Только в Андах (и на равнинах юга) обитали животные, которых удалось использовать в хозяйстве. Это морские свинки и американские родственники верблюдов, камелиды: лама, альпака, гуанако и викунья (вигонь). Кости морских свинок, очень возможно домашних, находят в Перу в слоях, относящихся еще к VI тысячелетию до новой эры. Этот небольшой зверек, плодовитый и неприхотливый, мог быть существенным подспорьем в хозяйстве, но его разведение нельзя, конечно, считать полноценным скотоводством.

Лама давала индейцам мясо и служила для перевозки грузов. Альпака тоже могла идти в пищу, но, прежде всего, ценилась за свою изумительную шерсть. Некоторые зоологи считают, что гуанако, викунья, альпака и лама есть не разные виды, а скорее подвиды единственного вида. Они свободно скрещиваются, давая плодовитое потомство, а кости этих животных до сих пор не удается с уверенностью различать. Значит, по остаткам скелетов нельзя точно сказать, относятся ли встреченные при раскопках особи к домашним или диким разновидностям. Для определения этого разработаны, однако, косвенные методы, например, подсчет соотношения костей молодых и старых животных, различного на стоянках охотников и скотоводов.

В эпоху инков в Андах было два скотоводческих центра: Боливийское плоскогорье и меньший по площади высокогорный район в окрестностях озера Хунин в Центральном Перу. Именно там в семидесятых годах развернула работы перуанско-французская экспедиция под руководством Д. Лавалле. Удалось установить, что, начиная с VII тысячелетия до новой эры, на стоянках неизменно растет процент костей камелидов, тогда как относительное количество костей оленей сокращается. С начала IV тысячелетия до новой эры резко увеличивается число костей новорожденных животных. Этому предложено следующее объяснение. Среди домашних камелидов (в отличие от диких) и сейчас из-за скученности животных распространено заразное заболевание, от которого в первые сорок дней жизни умирает половина детенышей.

Для людей эта болезнь не опасна, и мясо погибших животных употребляется в пищу. Соотношение костей взрослых и юных особей достигает современного в середине IV тысячелетия. Видимо, эту дату и можно считать временем окончательного одомашнивания ламы и альпаки.

Существовали ли когда-нибудь в Перу такие же скотоводческие общества, как в степях Старого Света, или экономика здесь всегда была смешанной, с опорой на земледелие? В эпоху инков и до сих пор в самом верхнем пригодном для жизни высотном поясе Анд (4200—4700 метров над уровнем моря), а местами и ниже, жили и живут только пастухи. Пастбища здесь хорошие, но для продуктивного земледелия слишком холодно. Пастухи, однако, ведут обмен продуктами с живущими ниже земледельцами. Мясо в рационе скотоводов составляет лишь десять — пятнадцать процентов. Правда, при питании главным образом картофелем эти десять процентов жизненно необходимы, не говоря о том, что скот — это еще и одежда, и вьючные животные, и топливо (кизяк). При теперешних размерах стад скотоводы не смогли бы сами себя прокормить без такого обмена. Часть специалистов полагает, что чисто скотоводческая экономика вообще немыслима, если в рацион не входят молоко и кисломолочные продукты, а их в Андах не было. По мнению других исследователей, история Перу знает периоды, когда горцы держали в некоторых районах столь большие стада, что имели возможность питаться главным образом мясом.

Когда вошел в культуру маниок, далеко еще не выяснено, во всяком случае не позже IV тысячелетия до новой эры. Но он ведь и не мог, как уже говорилось, послужить основой для развития цивилизации. Правда, по некоторым предположениям, именно он стал первым культурным растением и именно с него началось восхождение индейцев к продуктивному земледелию, изменившее их образ жизни.

Так или иначе, сумма собранных учеными сведений говорит о том, что основы производящей экономики зарождались в Америке в VIII—VI тысячелетиях до новой эры. Тогда же, если не раньше, началось и окультуривание второстепенных видов растений: перца, тыквы, арахиса и других. Между тем как раз в эту пору на континенте заканчивается холодный период, связанный с последним (Висконсинским) оледенением. В VIII тысячелетии до новой эры в Америке, несколько позже, чем в Европе, вымерли крупные плейстоценовые животные (гигантский ленивец, мастодонт).

Казалось бы, тем самым подтверждается гипотеза об универсальной зависимости между установлением на Земле современных климатических условий и возникновением производящего хозяйства. Пожалуй. Но нельзя забывать, что человек на Южно-Американском континенте появился сравнительно недавно, видимо, не более, чем тринадцать-четырнадцать тысяч лет назад.

За последние десять лет на ранее не исследованных пространствах Бразильского нагорья и Патагонии обнаружено и датировано много новых стоянок древних людей. Нижние слои большинства из стоянок относятся к XI—IX тысячелетиям до новой эры. Если даже человек и проник в Южную Америку раньше, ему понадобилось немалое время на освоение этой огромной территории.

Выходит так, что, освоившись на новых землях, южноамериканские индейцы вскоре же приступили к одомашниванию растений и животных. Ну а если бы люди проникли на континент несколькими тысячелетиями раньше, ждали бы они все равно конца Висконсинского оледенения или же индейские цивилизации оказались бы соответственно старше? Такое предположение редко высказывается прямо, но часто подразумевается, когда относительную отсталость индейцев в XVI веке пытаются связать с тем «потерянным временем», которое они затратили на освоение новых пространств. Надо ли говорить, какие возможности открывает эта гипотеза для полета фантазии? Не замешкайся индейцы на берегах Берингова пролива или в джунглях Панамского перешейка — и вот уже не Колумб плывет на поиски Индии, а великий инка Уайна Копак посылает корабли в Японию и Европу.

Однако подобная гипотеза все же сомнительна. Против нее, например, — очень близкое совпадение сроков начала земледелия в Южной Америке и в Мексике, хотя Мексика была заселена, видимо, раньше — не позже, чем двадцать тысяч лет назад. Кроме того, если присмотреться внимательно, то окажется, что индейцы вообще отстали в социальном развитии от Старого Света не столько в начале своего пути к вершинам цивилизации, сколько на последующих этапах. Культурный разрыв между Европой и Америкой стал особенно возрастать как раз после того, как в Новом Свете появились первые, государства, то есть в I тысячелетии до новой эры. В чем же тут дело? Почему события шли именно так?

Природная основа для создания хозяйственных комплексов,— растения и животные, которые могли быть одомашнены, — в Америке совершенно иная, нежели та, которой располагали охотники-собиратели Старого Света накануне становления производящего хозяйства. Кукуруза стала высокоурожайной лишь в результате грандиозной селекционной работы индейцев, на которую ушли многие тысячи лет. А дикий ячмень при благоприятных условиях давал на Ближнем Востоке почти столько же зерна, сколько культурный. Немало различий и между андскими камелидами и ближневосточными ослами и овцами, причем не в пользу первых. Диких лошадей или близких к ним видов в послеледниковый период в Америке не было вовсе. А в Центральной Америке вообще не оказалось пригодных для одомашнивания крупных животных. На все это уже давно обратили внимание историки.

Однако несмотря на сравнительно неблагоприятные условия, в Америке, по крайней мере на побережье Перу, сложились поразительно сходные с переднеазиатскими искусственные биосистемы. Основу здесь и там составляли зерновые (при искусственном орошении) и скот. Видимо, такой тип хозяйства оптимален для древних цивилизаций, и логика развития вела именно к нему, несмотря на различия в естественных условиях. Почему же тогда древнеамериканские цивилизации развивались медленнее ближневосточных?

Дело в том, что районы, где возможно было тогда высокоэффективное земледелие, в Америке очень невелики. Слишком бедны почвы низменностей и плоскогорий к Востоку от Анд. Широкое освоение этих территорий соседними цивилизациями оказалось невозможно. Очаги высокой культуры были отделены друг от друга отсталыми лесными племенами. Связи между мексиканской и перуанской цивилизациями были не просто затруднены — их почти не было.

Поэтому, после первых достижений, развитие американских цивилизаций замедлилось. Ни один народ мира не может изобрести все сам. Возможность обмена культурными достижениями между максимально большим количеством автономных центров — непременное условие прогресса. Масштабы такого обмена в Новом Свете были несравненно уже, чем в Старом. Перуанцы имели в своем активе, например, скотоводство и бронзовую металлургию, а мексиканцы — письменность, но из этих фундаментальных открытий только металлургия (да и та лишь через 500— 1000 лет после своего становления в Андах) попала из одного района в другой до прихода испанцев.

В 1200—1000 годах до новой эры передовые общества Мексики и Перу стояли примерно на той же ступени развития, что египтяне и шумерийцы в 3500—3200 годы до новой эры, а через две с половиной тысячи лет, к моменту испанского завоевания, инки, ацтеки и майя все еще находились по меркам Египта и Месопотамии где-то в начале III тысячелетия до новой эры. Более быстрое развитие народов Ближнего Востока было прямым результатом обмена культурными достижениями внутри ойкумены. Наиболее ценные свои приобретения — домашнюю лошадь и железную металлургию — обитатели древнейших центров цивилизации получили с окраин — из Северного Причерноморья и из Восточной Малой Азии или Закавказья. В Новом же Свете создателям развитых цивилизаций нечего было заимствовать от окружающего населения.

Все это роковым образом сказалось при встрече индейцев с пришельцами из Европы…

Автор: Ю. Березкин.