Эразм Роттердамский – его мысли живи и сегодня. Часть третья.

В наше время широких социальных сдвигов, когда мы все более решительно оспариваем представление о культуре как о привилегии лишь определенных групп или классов общества, приятно сознавать, что любой студент в Загребе или Анкаре, в Риге или Иерусалиме может приобрести экземпляр «Похвалы Глупости» в дешевом издании и на своем родном языке. И то, что такие азиатские языки, как японский и малайский, и такой язык, как иврит, способствуют широкому распространению книги, столь далекой и по духу, и по историческому фону от японской, малайской или еврейской культуры, — это, бесспорно, признак жизнеспособности и подлинной универсальности нашего времени.

То же самое можно сказать и о трудах, составляющих основное наследие Эразма: о книгах, посвященных духовным и богословским проблемам христианства, о переводах из Библии и писаний отцов церкви, о комментариях к ним. Нельзя отрицать, что до самого последнего времени — а быть может, еще и сегодня — Эразмовы толкования Нового завета и его сатирические описания монашеской жизни и многочисленных скандалов и безобразий, имевших место в лоне церкви, давали повод для совершенно ошибочных и превратных выводов, для нападок со стороны главным образом некритических умов либо для провозглашения его знаменосцем религиозных сект или групп, которые он никогда не поддерживал.

Но если читать эти труды, преисполнившись единственной страстью — страстью к истине, и не отрывать их от данного исторического контекста, то читатель — независимо от того, христианин ли он или не христианин, — будет поражен глубиною и искренностью веры Эразма, его верностью традициям древней церкви, его неослабевающей преданностью учению Христа и чувством личной ответственности.

Это чувство Эразм стремился внушить всем приверженцам христианства, для которых он даже написал учебник благочестия (уже упоминавшийся выше «Enchiridion»). Греческое название книги, имеющее двойное значение — «наставление» и «кинжал», — несомненно, было избрано Эразмом ради того, чтобы выразить мысль об оружии, которое всегда под рукой и всегда защитит от любых искушений.

С детских лет Эразм проникся традициями «нового благочестия», которое представляло собой философский синтез античной мудрости, науки и евангельского учения и вдохновлялось мистическим убеждением об отсутствии разрыва между духовным и плотским в человеке. В «Enchiridion » — главном своем труде — Эразм собрал все лучшее из учения апостола Павла, которое он принял непосредственно от своего друга Колета в Оксфорде и от францисканского монаха Жана Витрие (Эразм часто посещал его в Сент-Омере и горячо почитал).

Было бы ошибкою, если бы, прочитав двадцать два правила этого учебника или чисто богословские трактаты, за ним последовавшие, мы заключили, что Эразмова концепция христианства была главным образом этической и что церковная иерархия или церковные таинства мало что значили для него. Но, стремясь показать универсальный охват Эразмова католицизма (слова «универсальный» и «католицизм» одновременно и синонимичны и обладают, каждое, особым содержанием), я особо хочу подчеркнуть здесь отсутствие догматизма в его богословских воззрениях. Косвенно оно обнаруживается в ожесточенной войне против Эразма очень многих богословов Лувена, Парижа, Толедо и других городов.

Даже в философском споре о человеческой природе и божественной благодати и в богословской распре с Лютером о свободе воли он никогда не отрекался от уважения к человеческой личности и продолжал оберегать ее достоинство, подтверждая свою решимость остаться на полпути между двумя концепциями: «Бог — все, человек — ничто» и «человеческая свобода способна одолеть все».

Этот «средний путь» послужил причиной жесточайшего враждебного отношения к нему и лютеран и католиков в тот момент, когда схоластические раздоры между ними достигли самого опасного накала. Но Эразма, который выше милосердия ставил только самое веру и который считал милосердие краеугольным камнем христианства, а распространение милосердия и проявление его — главным долгом христианина на земле, непонимание схоластов не слишком тревожило и огорчало. Вернее, он мог отражать их нападки язвительным пером, которым не всегда водило христианское милосердие.

«Основание нашей религии, — писал он в известном письме к архиепископу Палермскому Жану Каронделе, — это мир и согласие». Он хотел, чтобы мир и согласие царили не только между христианами, но и между христианами и турками. И он часто противопоставлял гуманность последних откровенному варварству первых, которые безжалостно убивают друг друга и лицемерными предлогами «оправдывают» крестовые походы против «неверных».

Для Эразма, борца по духу и воинствующего защитника мира, все формы варварства и нетерпимости, поднимающие людей и народы друг против друга, были одинаково предосудительны и ужасны. Как выразился недавно Пьер Гросклод, он был предтечею «Объединенной Европы» и, конечно, был бы пламенным защитником примирения — или даже слияния — всех христианских церквей.

Расовый и националистический фанатизм, столь распространенный сегодня, несомненно, поразил бы и ужаснул его. Об этом свидетельствуют его многочисленные писания, в том числе самое прославленное — «Жалоба Мира», и адагия «Dulce Bellum» (Сладка война тому, кто не изведал ее).

Глубочайший пацифизм Эразма имел много побудительных мотивов, коренившихся главным образом в его натуре, которой любое насилие, любая жестокость внушали физическое и духовное отвращение. Помогают объяснить его позицию и личные обстоятельства: он был политическим советником Карла V, был связан долгом признательности Франциску I Французскому, был врагом папы-воителя Юлия II, но осуждал действия Людовика XII и французские завоевания в Италии.

Если мы рассмотрим его доводы против насилия, которые он выдвигает с такой убедительностью и ясностью, что в искренности их едва ли можно сомневаться, мы обнаружим, что их можно объединить в три группы, причем весомость доводов от группы к группе возрастает. 1) Природа отвергает массовые кровопролития между людьми, неизвестные даже среди диких зверей. 2) Здравый смысл и хладнокровный подсчет ожидаемых выгод должен убедить любого главу государства, который замышляет войну, отказаться от своего намерения, ибо в мире руин не может быть ни победителя, ни побежденного. 3) Религиозное учение находится в прямом противоречии с войной и всеми бедствиями, которые она приносит.

Эразм часто обращается к авторитету древних, особенно к Платону, но решающий довод для него — вопиющее противоречие между божьими заповедями и евангельскими наставлениями, с одной стороны, и поведением государей, которые только называются христианскими, с другой. Как раз одному из таких «христианнейших» государей, Франциску I, адресует Эразм пространное увещевание в защиту мира — предисловие к «Парафразе Евангелия от Марка» (Базель, 1523):

«…из всех бедствий, которые губят человеческую жизнь, самое ненавистное и самое вредное — это война. Не чинит ли она самые страшные опустошения не только в человеческих жизнях, но и в человеческих нравах и умах?.. Когда придет необходимость явиться перед судом Христа, этот судия, не менее суровый к великим, нежели к смиренным и убогим, спросит самым строгим образом с самых могущественных государей мира сего. Вот почему те, кто верит, будто творит не столь уже великое зло, грабя, разоряя, изгоняя, сожигая, сокрушая и умерщвляя смиренных и убогих, подвергают сомнению мудрость Христа, пролившего свою бесценную кровь за всех порабощенных…»

Я позволю себе также процитировать заключение из печальной «Жалобы Мира», датированной 1516 годом, то есть тем временем, когда примирение между Карлом Бургундским и Франциском I казалось возможным, а призрак войны, казалось, вот-вот растает. Кто среди нас, свидетелей многочисленных войн конца XX и начала XXI века (даже гибридной войны идущей сейчас на востоке Украины) не почувствует себя лично затронутым словами мудреца из Роттердама?

«Большинство людей ненавидит войну и жаждет мира. Меньшинство, чье гнусное богатство всегда покоится на нищете народа, хочет войны; должна ли их бесчеловечность перевесить волю столь многих добрых людей? Если мы взглянем в прошлое, то убедимся, что никогда до сих пор ничто устойчивое не было достигнуто насильственными договорами или узами родства, силою или местью; нет от опасности более надежного средства, чем кроткое благожелательство. Войны ведут к новым войнам; месть вызывает месть; терпимость порождает терпимость; благожелательство пробуждает благожелательство, и высочайшее уважение уготовано тем, кто поступится толикою своих прав. То, чего человек достигает, не всегда есть следствие человеческих усилий; но человеческие начинания, осуществляемые под покровительством Христа и в духе его воли, счастливо удаются благодаря божественной мудрости. Он подаст помощь и защиту тем, кто поддерживает мир, тем, кто принесет самые обильные жертвы ради общего блага, зная, что этими жертвами они содействуют собственному благополучию.

Государи будут править с истинным величием, когда под властью их будет счастливый и добродетельный народ, подчиняющийся скорее закону, чем оружию. Знатные будут пользоваться большим почетом, священники спокойнее будут наслаждаться минутами досуга, народу пойдут на пользу покой и мирное изобилие».

Несомненно, тон и дух этого отрывка не вызывает в памяти ни аббата Сен-Пьера, ни Канта с их проектами вечного мира, ни некоторых современных борцов за мир. Но если убеждения и повседневная деятельность побудили человека объявить «войну войне», то, читая Эразма, он услышит братский отклик. Ибо, занимаясь своим, особым делом в специфических обстоятельствах времени и места, обращаясь к средствам, которые были ему даны его собственным гением, Эразм достиг такой универсальности, которая допускает дружеский обмен диаметрально противоположными идеями и убеждениями — без утери присущего им отличия.

Чему можем научиться у Эразма мы — люди и народы, чье расселение на Земле, особенности и образ поведения, надежды на будущее Эразм, отдаленный от нас пятью столетиями, не мог предвидеть? Не тому, что мы должны пытаться осуществить невозможное — сплавить в единый слиток гуманизм и христианство, рассматриваемые как абсолютные ценности, над которыми время не властно, но скорее тому, что мы должны следовать широте взгляда и свободе мысли, которыми характеризуются педагогические, политические и религиозные воззрения Эразма, с тем, чтобы пронизать гуманизмом наши потребности и наши новые возможности во Вселенной, где центр тяжести сместился, но сплоченность остается и сегодня такой же необходимостью, как и вчера.

«Мир имеет свои собственный порядок, — писал Эразм, — и мы должны постараться не нарушать его». Эта мысль столь же справедлива и универсальна, как и мысль Фихте, еще одного известного мыслителя, который заявлял: «Единственная цель человеческого существования на земле находится не в раю и не в аду; она только в том, чтобы довести до высшего совершенства человечность, которая заключена внутри нас».

Автор: Жан Клод Марголен.