Тимошка – сын бездетного царя. Часть первая.
«162 (1653) года декабря в 28 день государь царь и великий князь Алексей Михайлович всея Русии указал вора Тимошку Акундинова распрашивати и пытати. А у пытки быти боярам всем. И того же дня бояря все у Земского приказа в застенке вора Тимошку роспрашивали...»
Палачам удалось вырвать из уст истерзанного многодневным мучением «царевича Шуйского» столь необходимое для царя признание: «вину де он свою к государю приносит и объявляет, что он человек убогой». В тот же день на Красной площади самозванца четвертовали. Отрубленные конечности и голову насадили на колья, а тело бросили на съедение собакам. Смерть без покаяния и погребения. Более жуткого наказания Россия XVII века не знала. Так умер Тимофей Акундинов — один из известнейших представителей «племени» самозванцев в России, последний «лже…», выдвинутый на арену истории русской Смутой.
…Поздней осенью 1643 года из Москвы на юг проселочными дорогами пробирались два молодых человека. Они незамеченными вышли из столицы и тайно направились к Новгород-Северскому, которым владел тогда польский король. Беглецы уходили в соседнее государство от законного возмездия за преступления, совершенные в Москве. Одного из них звали Тимофей Акундинов, другого — Костка Конюхов.
Все началось с казнокрадства. Тимошка и Костка служили подьячими в приказе Новой Чети и там недостало по милости Акундинова около ста рублей. По тем временам сумма огромная — приблизительно десять годовых окладов среднего подьячего. Для того чтобы вернуть недостачу, Тимошка решился обворовать своего сослуживца Василия Шпилькина. Он сделал это просто. Попросил у Шпилькина женские драгоценности (на пятьсот рублей) «в долг на один день» якобы для своей жены, чтобы достойно встретить какого-то знатного гостя, и добрый Шпилькин умудрился дать воришке украшения без расписки, свидетелей и, никогда их больше не увидел. (Если б в 17-м веке уже был интернет, то вместо того, мог бы одолжить деньги и соврать, что они нужны для аренды сервера в дата центре.
На суде Акундинов попросту заявил, что ничего не брал, знать ни о чем не знает, а так как доказательств не было, обвинение пришлось снять. И все бы для Тимошки обошлось совсем хорошо, да вот только украденного в казну вернуть он не смог. Большой любитель игры в кости и спиртного, он быстро пропил и проиграл и эти деньги.
Между тем в казну надо было деньги возвращать, время расплаты приближалось. Может быть, изобретательный Тимошка и выкрутился бы из создавшегося положения, если б в это время не был арестован его друг и покровитель дьяк приказа Новой Чети Иван Патрикеев. «И как над Иваном Патрикеевым беда учинилася и он де Тимошка о той его Иванове беде учал тужить и от страху с Москвы сбежал в Литву». Сбежал от расплаты. А перед бегством своим отдал «на день» в попечение знакомцу сына и дочь, прихватил «на дорожку» из царской казны еще двести рублей, а еще — сжег свой дом вместе с запертой там женой. Это был удачный способ замести следы — в Москве несколько лет думали, что и вор сгорел в этом доме.
Ничто не помешало преступникам спокойно добраться до Польши. Из Новгород-Северского они отправились в Киев, где в храме Пресвятой Богородицы поклялись в верности друг другу. Вероятно, вопрос о самозванстве тогда еще не стоял. Скорее всего, идея эта появилась, когда он приехал в тогдашнюю столицу Речи Посполитой город Краков.
В Польше Акундинов изучает латынь, католическую литературу, а кроме того, «звездочетные книги читал и остроломейского (астрологического) учения держался». Надо сказать, что для своего времени Акундинов был человеком очень образованным. Его современник, голштинский дипломат Адам Олеарий, лично знакомый с самозванцем, свидетельствует, что «он (Тимошка) достиг высшей степени русской учености».
Недюжинные умственные способности Акундинова проявились еще в детстве. Он очень быстро выучился грамоте и был взят в обучение самим архиепископом Вологодским и Великопермским Варлаамом. Последний решил сотворить богоугодное дело и дать мальчику образование, достойное его способностей. Он с радостью видел, как Тимофей, словно губка, впитывает знания из Священного Писания, изучает жития святых, труды отцов церкви. Высоко ценя ум подростка, архиепископ называл его «княжеским урождением» и «царевою палатою» и надеялся, быть может, что способный, блестяще образованный юноша послужит своему отечеству. Но… «нам не дано предугадать, как слово наше отзовется». Не этими ли похвалами натолкнул он Тимошку на преступные мысли? Кто знает?!
И не только Варлаам отмечал способности Акундинова. Тот же Олеарий пишет, что «в своем долгом странствии по различным землям он (Тимошка) довольно порядочно выучился некоторым языкам, как например: латинскому, итальянскому, немецкому и турецкому так, что на каждом из этих языков мог свободно изъясняться. Он умел также по-русски писать различными почерками, которые часто менял для своей пользы».
Однако плохому человеку и ум не на пользу. Многочисленные похвалы воспитали в Тимофее, человеке мелком, честолюбивом, жестоком, непомерное высокомерие, самомнение и цинизм. Мысли о престоле стали посещать его все чаще. Он знал, что после Лжедмитрия I не было ни одного удачного самозванца. Однако причину склонен был находить в узости кругозора и ограниченности предыдущих «соискателей». Себя же видел вполне подходящим для столь высокого места. К тому же он был жаден до жизни и хотел получить всё и сразу. А легенды о благоденствии Гришки Отрепьева при дворе Сигизмунда ІІІ были еще живы. Да и увлечение «остроломейскими книгами» не прошло даром, Акундинов нашел в них именно то, что хотел найти,— звезды пророчили ему обладание русским троном.
Конечно, самозванство притягивало и одновременно пугало. Ведь Акундинов, как и любой русский человек средневековья, был религиозен и думал, что, отказываясь от своего имени, он теряет ангела-хранителя, добровольно лишается Божьего покровительства и обрекает свою душу на вечные муки. Однако искушение было слишком велико, и Акундинов решился: перед польским королем Владиславом IV он предстал под именем Ивана Каразейского — гонимого воеводы Вологодского и наместника Великопермского. Король оценил ум «воеводы», его познания в латыни, но на этом дело и закончилось. Покровительствовать Тимошке Владислав IV не собирался. Да и зачем? В 1634 году Польша заключила с Россией «вечный мир» на очень выгодных для себя условиях и ссориться, а тем более воевать с усиливающимся восточным соседом она вовсе не желала. Акундинов быстро понял, что пришелся не ко двору. Позднее он говорил, что «литовский король пожаловал его не по достоинству» и этим обидел и отвратил от себя и поэтому, дескать, он стал искать другого покровителя и… другое имя.
В конце 1645 года он предстает перед турецким султаном Ибрагимом I уже как московский князь, сын царя Василия Ивановича Шуйского — Иоани Васильевич. Почему он принимает имя Шуйского?
Шуйские — Рюриковичи — представители древнейшей ветви суздальско-нижегородских князей. Занимая ведущие позиции при дворах Ивана ІІІ, Василия ІІІ, Иоанна Грозного, Федора Иоанновича, Бориса Годунова, представители рода Шуйских служили московским князьям, хотя «по породе» ставили себя значительно выше. А в 1606 году Василий Иванович Шуйский на земском соборе был избран царем и правил до 1610 года, когда под натиском польских интервентов отказался от престола и был увезен в Польшу, где и умер бездетным 12 сентября 1612 года.
Детей не оставили и три его родных брата — Дмитрий (1613), Александр (1601) и Иван Пуговка (1638). Фактически на этом род Шуйских угас. Тимошка же хотел его преступным образом «продолжить», объявляя себя «последнем» славного рода Шуйских, то есть сыном, а позднее — внуком царя Василия Ивановича.
Представляется, что выбор Акундиновым именно этой фамилии продиктован следующими обстоятельствами. Во-первых, Романовы, простые дворяне, по знатности не идут ни в какое сравнение с действительно древним родом князей Шуйских. Вероятно, самозванец полагал, что такая вопиющая разница «весовых категорий» облегчит ему путь к московскому трону. Во-вторых, традиционных Лжедмитриев было очень много, и предприятия их становились раз от разу все менее удачными, да и по возрасту к категории сыновей царя Ивана Грозного Тимошка, родившийся в 1617 году, уже не подходил.
Можно было, конечно, назваться «воренком» (сыном Лжедмитрия II и Марины Мнишек), но уж сильно не по нраву пришлась русским «Маринка»! Несмотря на то, что Шуйский тоже был мало популярен в народе, он все-таки был законным царем и, что очень важно, умер таинственно в изгнании, фактов о его жизни и смерти было мало, а это открывало большой простор для фантазии самозванцев.
Продолжение следует.
Автор: Андрей Бурдин.