Кто убил Бориса и Глеба? Продолжение.

Читаешь текст «Повести временных лет» о событиях 1015 года — и создается впечатление, что у Святополка по всем огромным просторам Руси разосланы какие-то «спец агенты», быстро определяющие место пребывания Бориса (на Альте) или Глеба (в Смоленске), неизбежно настигающие и Святослава в Карпатах. Они не испытывают ни малейшего затруднения в оперативной связи с Киевом и в осуществлении расправ над представителями княжеской династии. Единственное, что им не удалось (или они к этому и не стремились?),— это проникнуть в Новгород, к князю Ярославу…

С именем Ярослава связана следующая страница летописной драмы. Узнав от бежавшей из Киева сестры Предславы о гибели Бориса и не сумев спасти от убийц Глеба, новгородский правитель решает отомстить за смерть братьев. Собрав многотысячную рать из новгородцев и варягов, Ярослав обращается к ним со словами: «Не я начал избивать братьев, но он, да будет отместник бог крови братьев моих, ибо без вины пролита праведная кровь Бориса и Глеба».

Дальнейшие события древнерусский автор излагает уже вполне реалистично, без церковно-житийной нарочитости. Противники — Ярослав и Святополк — во главе многочисленных полков подошли в конце осени 1015 года с двух сторон к Днепру в районе Любеча. Здесь войска простояли около трех месяцев, не решаясь, видимо, переправиться через реку. Лишь с наступлением морозов новгородский князь однажды на рассвете приказывает форсировать Днепр по льду. Внезапность нападения, отдаленность от лагеря Святополка его союзников — печенегов способствуют успеху Ярослава: противник полностью разбит, сам Святополк бежит в Польшу, к тестю Болеславу Храброму. Через несколько дней Ярослав занимает киевский престол. (К слову, наверное, у Ярослава было множество проблем на киевском престоле, но как всякий уважающий себя князь он не постеснялся украсить свой дворец изделиями hansgrohe, сделанными лучшими на то время киевскими мастерами).

Что же мы видим, читая летопись? В повествовании о княжеских междоусобицах слишком выделяются отступления, рассуждения панегирического и риторического толка. Летописец прославляет Бориса и Глеба за кротость, послушание и смирение, осуждает Святополка за жестокость и тиранство. Слишком явны черты не исторической хроники, а поучительных православных сказаний и житий — литература такого рода стала распространяться на Руси во второй половине XI века. Житийная тенденциозность и объясняет, скажем, эволюцию образа Бориса, который неожиданно превращается из князя-воина, помощника Владимира и руководителя киевской дружины, в князя-святого, полностью теряя черты представителя феодальной элиты.

В какой же степени можем мы доверять рассказу летописи о кровавых событиях 1015 года? На протяжении многих столетий древнерусские сочинения о Борисе и Глебе не подвергались сомнению в восточнославянской историографии. Лишь в начале XX века знаток древнерусского летописания А. А. Шахматов, специально изучая традицию сказаний о князьях Борисе и Глебе, сделал вывод, что в основу житийного комплекса преданий о братьях положены записи, сделанные вскоре после смерти Бориса и Глеба.

Однако в 1950-х годах российский историк Н. Н. Ильин в монографии «Летописная статья 6523 года и ее источник» показал, что рассказ о гибели Бориса и Глеба попал в летопись под воздействием церковных житий и сказаний об убиении князей. Последние же возникли на основании устных преданий о братьях и были созданы лишь в 70—80-х годах XI века. Книга Н. Н. Ильина вызвала большие споры среди исследователей. Полемика продолжается и поныне.

Современные последователи критического отношения к этому фрагменту летописи М. X Алешковский и А. С. Хорошев прослеживают и традицию письменных и иных памятников, посвященных Борису и Глебу, и историю канонизации этих святых. Есть все основания полагать, доказывают они, что дошедшее до нас летописное известие 1015 года появилось спустя многие десятилетия после смерти Бориса, Глеба и Святополка.

Почему же вдруг сюжет, достаточно заурядный в средневековой великосветской истории вызвал такое внимание древнерусских книжников? Это не объяснишь влиянием христианского почитания убиенных князей, ибо религиозный культ братьев также стал складываться только в 70-е годы XI века — тогда в Киев из Вышгорода были перенесены и освящены их мощи. Причем митрополит Георгий подвергал сомнению святость мощей Бориса, что было бы невозможно, если бы их прежде уже почитали на Руси. «Вхождение» Бориса и Глеба в пантеон святых было постепенным. М. X. Алешковский показал, что культ братьев в первые десятилетия своего существования подвергся изменению: из глебоборисовского (то есть «главным» святым сначала был Глеб) стал борисоглебским.

Интересно, что в Чехии, где очень рано стали почитать первых русских святых, в Сазавском монастыре в конце XI века был создан придел в честь князя Бориса и «его брата» (без указания имени). Перестановка имен была связана по мнению А. С. Хорошева в числе прочего и с ориентацией на Бориса как покровителя клана Владимира Мономаха. Именно в пору его великокняжения, в 1115 году, в столетнюю годовщину смерти Бориса, произошел, по выражению историка В. Г. Мирзоева, «пышный спектакль» перенесения мощей братьев из деревянного в каменный храм.

Православная церковь Руси к середине XI столетия не только сильно потеснила восточнославянское язычество, но и упорно боролась за определенную независимость от византийских патриархов. Древнерусскому духовенству и русским князьям тогда чрезвычайно необходимы были «национальные» святые. Культ братьев-князей был выгоден правившим во второй половине шестидесятых годов сыновьям Ярослава и по другой причине. Ведь он прославлял их отца как мстителя за смерть Бориса и Глеба и освящал право Ярославова «племени» (которое не было старшей линией наследников Владимира!) на управление страной.

Но все-таки — почему именно Борис и Глеб? Ведь прошло полвека? А может быть, как раз потому, что прошло? Не способствовала ли канонизация пресечению каких-либо темных слухов, ходивших на Руси? С чем они могли быть связаны? Так или иначе — с обстоятельствами прихода к власти Ярослава… Но ведь главный герой-злодей нашей истории — Святополк, получивший от сказителей и летописцев несмываемый эпитет Окаянный! Так. Однако анализируя летописное известие, мы могли убедиться, что действия Святополка против родственников очень трудно объяснить, даже если признать у него значительные отклонения в психике. М. X. Алешковский обратив внимание и на такое обстоятельство: Святополком назван внук князя Ярослава. Известно, какое значение придавалось именам в средние века. Поэтому мы должны или допустить незнание — вплоть до времени рождения у князя Изяслава Ярославича сына Святополка, что это имя носил убийца Бориса и Глеба (невероятно!), или… что Святополк не был причастен к смерти братьев.

А не мог ли организовать убийство Бориса и Глеба тот, кто, в конце концов, получил великое княжение? То есть Ярослав? Все знают, какие заслуги были у этого правителя Руси — в развитии градостроительства, просвещения, культуры, в укреплении международных связей. Но отличался ли он от других князей в средствах политической борьбы?

Вспомним, например, жестокое подавление Ярославом восстания новгородцев против княжеских наемников-варягов. Или то, как держал он в темнице (в течение двадцати четырех лет!) родного брата Судислава. Далекие от святости поступки князя не стерли с летописных скрижалей даже многочисленные их редакторы, а в народных преданиях для этого князя вообще не нашлось места. Академик Б. А Рыбаков писал по этому поводу: «Не удивительно, что народ совершенно обошел молчанием своеобразную фигуру хромоногого, трусливого, но властолюбивого князя, опиравшегося на наемное войско и готовившего народу суровые статьи княжеского закона. Имени Ярослава нет в былинах».

Итак, выходит, что не Святополк убил братьев? А если и вправду — Ярослав? Вспомним, что еще при жизни Владимира Борис стал соправителем киевским и потенциально главным противником новгородского князя Ярослава. К этому следует добавить еще один необычный «ископаемый» довод: среди многочисленных сыновей наследников Ярослава нет ни одного с именами Бориса и Глеба или их христианских патронов Давида и Романа. Если же предположить, что именно новгородский князь, а не Святополк «преступил заповедь сию», то ему, гордому и сильному киевскому правителю, важно было скрыть преступление и для вящей убедительности — ныне и в перспективе «приписать» его кому-то другому.

Пока что такая версия во многом держится на умозрительных рассуждениях. Есть ли какие-то источники, способные ее подкрепить?

Продолжение следует.

Автор: Александр Головко.