В поисках «отца геологии»
Не исключено, что всепоглощающий ил был у Ксенофана как бы зарисовкой с натуры. В странствиях по Средиземноморью он мог посещать и дельту Нила, где издревле была греческая колония. Геродота, наведавшегося туда позже, в середине —V века, прямо-таки поразила геологическая работа несущего ил Нила: «Всякий здравомыслящий человек… с первого взгляда убедится, что Египет, куда эллины плавают на кораблях, недавнего происхождения и является даром реки… Если, подплывая к Египту, бросить лот даже на расстоянии дневного пути от берега, то вытащишь ил на глубине 11 оргий. Это показывает, сколь далеко идут наносы». Геродот тут же прикинул, что Нилу потребовалось около десяти тысяч лет для создания равнины на месте залива, бывшего, по его мнению, прежде на месте дельты. Этим рассуждением Геродот, по выражению Элланберже, «торжественно открыл историю геологии». Не будем спорить, но, как мы видели, будничная работа шла задолго до торжества открытия.
Ксенофан не остался одинок: вскоре после его смерти стал известен историк Ксанф Лидиец. Он писал в первой половине —V века, будучи, по-видимому, чуть старше Анаксагора. Страбон (греческий географ I века), касаясь землетрясений, неизменно упоминает это имя. Но дал слово Ксанфу Страбон лишь однажды: «По словам Ксанфа… ему приходилось во многих местах вдали от моря — в Армении, в Матиене и в нижней Фригии — видеть камни в форме двустворчатой раковины, раковины гребенчатого типа, отпечатки гребенчатых раковин и лиман [соленое озеро], поэтому он высказал убеждение, что эти равнины были когда-то морем». Вот здесь — уже настоящая историческая геология, ее первый шаг.
Любопытно, что Геродот, хоть и писал позже других, был ближе всех к мифам, веря, например, будто Посейдон производит землетрясения. Кстати, он, как и почти все герои нашего очерка, был покинувшим родину ионийцем.
После смерти Анаксимена (около —525 года) в Ионии, кажется, никто из известных ученых подолгу не работал. Правда, до конца дней (до —480-х годов) оставался на родине, в Эфесе (к северу от Милета), Гераклит, надменный одиночка, но его главные заслуги — в философии. В нашу же тему он внес лишь одно: положил первоначалом огонь. Огонь, охлаждаясь, порождал у него воздух, а далее все мыслилось по Анаксимену. Это (если не бояться модернизаций) очень напоминает нынешнюю идею охлаждения первичной плазмы.
Так кто же был первым геологом? Однозначного ответа нет, не будет, и не стоит этому огорчаться — самого первого ученого в принципе нигде никогда не было. Первого, кто нам известен по имени, еще нельзя назвать специалистом в данной области (а то и ученым вообще), а первый, кого можно назвать, уже опирался на опыт многих. Огорчительно другое — первые книги по любому предмету утрачены.
Первые книги по геологии написал Теофраст, великий ученик Аристотеля, и назывались они: «Об окаменелостях», «О камнях», «О металлах», «О воде» и «О сицилийском извержении». Дойди они до нас, Теофраста наверняка звали бы отцом геологии, а так ему досталось «всего лишь» звание отца минералогии, ибо сохранился, в виде длинного фрагмента, только трактат «О камнях».
Тут — первая попытка классифицировать минералы, причем янтарь и магнетит попали в одну группу (еще Фалес считал их одушевленными — ведь они могут двигать предметы), зато жемчуг не попал в драгоценные камни, поскольку растет в раковине моллюска. Описаны камни, полезные в хозяйстве: среди них источники красок и стекол, а также «такие, которые, если положить их в огонь, воспламеняются… Камни эти используют кузнецы». Вот и первое свидетельство будущего экологического кризиса: вырубив леса, греки пробовали овладеть каменным углем. О растительной его природе никто, кажется, не догадывался вплоть до XVIII века.
Как историку науки (но не геологии и не географии) мне было любопытно во всем этом покопаться, чтобы показать себе и, надеюсь, читателям: наука о Земле существовала уже в то время, которое в ученых трудах по истории геологии населено небылицами и вообще плохо обследовано, а в учебниках обычно даже не упоминается. Но пусть мною двигало любопытство, а чем это полезно еще кому-нибудь? Конечно, без любопытства нет ученого, однако работает же большинство их (и притом увлеченно) без всякого интереса к ранней истории своей науки. Может быть, это правильно, что в учебниках по истории разных наук двадцатому веку обычно отводится полтекста, а прочее дается скороговоркой? Не думаю.
Слов нет — ни в поле, ни в лаборатории древний философ ничего вам полезного не подскажет. Но стоит сесть за стол перед чистым листом бумаги, как должны встать вопросы — ново ли то, что я напишу, не напорю ли я очередную чушь? (Можно лишь пожалеть тех, у кого такая проблема не возникает.) Вот здесь-то просто необходимо вспомнить, как было дело раньше. И чем ближе к началу науки, тем более общ и поучителен опыт.
Именно здесь, а не в трудах юности наших учителей, видно, сколь вечны основные наши проблемы и сколь нелепы порой самые «очевидные» решения. Как писал тот же Сартон, ученый «не должен забывать скромного происхождения наших наиболее смелых теорий… Научная работа человечества никогда не была ни легкой, ни простой, и конечные абстракции, получаемые ею, всегда были смешаны с большим количеством… иррациональных мыслей».
Добавлю: заметить это, зная лишь недавнюю историю, невозможно. Иные высказывали даже такую крайнюю мысль: все наши способы суждений разработаны греками, а большинство — досократиками.
Автор: Юрий Чайковский.