Трагедия Соловецкой обители. Продолжение.
Первоначально блокаду то и дело нарушали поморы, снабжавшие монастырь съестными припасами. Волохов со стрельцами неоднократно пытался высадиться на островах, чтобы, согласно полученным наказам, действовать «со всяким утеснением». Но их отбрасывал огонь сильной монастырской артиллерии. Единственный успех воинства Волохова за четыре года — почти случайное пленение келаря Азария, вышедшего с иноками и мирянами на рыбную ловлю.
Год от года среди осажденных усиливалось брожение. Некоторые склонялись к примирению с властями. Малодушных, ненадежных монастырские вожди высылали на материк, а наиболее опасных отступников сажали под замок.
Летом 1672 года не оправдавшего надежд Волохова сменил стрелецкий голова Клементий Иевлев. К тому времени восстание под предводительством Степана Разина было подавлено — правительство смогло увеличить осадное войско. Но подкрепление получили и соловецкие сидельцы — сквозь блокаду к ним прорвались спасавшиеся от преследования разинцы.
Иевлев действовал скоро: он разорил все монастырские службы, находившиеся за пределами кремля. На штурм крепости, однако, не пошел, да и прямого приказа на то не имел — правительство еще надеялось, что обитель покорится.
Дело, однако, шло ко все большему противлению. Осенью 1673 года к осажденным Соловкам прибыл новый военачальник — на этот раз уже стольник и воевода — Мещеринов. А 28 декабря решением монастырского собора было «отставлено» моление за царя и его семейство. Вот тогда Мещеринов получил указ о подавлении мятежа всеми доступными средствами.
Неделями гремела на Соловках пушечная канонада. Стрельцы ходили на приступы и откатывались с потерями. Устраивали подкопы со взрывчаткой, но осажденные, разгадав эти планы, разрушали прорытые ходы, оттесняли противника от стен. Артиллеристы Мещеринова, иноземные специалисты, изощрялись в изготовлении особо тяжелых и огненосных снарядов, но соловецкий камень гореть не хотел.
Мещеринову, уже под угрозой смертной казни, было предписано взять монастырь любой ценой. Жестокие непрестанные сражения выявляли нестойких среди осажденных. Появились перебежчики. Один из них, Феоктист, знал о потаенном ходе в Белую башню. 9 ноября 1675 года он пришел в лагерь Мещеринова.
Вот что предшествовало утру 22 января 1676 года. Тусклое низкое солнце высветило жуткую картину. Тут и там поодиночке и группами лежали сотни тел, отрубленные руки, головы. Снег растопила горячая человеческая кровь, озерами собравшаяся в низинах. Между грудами тел бродили мещериновские стрельцы и рубили бердышами всех, еще дышавших. Даже привычному к военным делам воеводе стало не по себе. И он, поспешив расставить караулы у казны и превращенных в застенки келий, не обращая внимания на увлеченных мелкими грабежами стрельцов, отправился в свой лагерь.
Доволен ли он был содеянным? Ужасался ли? Ведь драма еще не закончилась, предстоял следующий ее акт — суд. Соловецкие сидельцы как отступники и раскольники российской православной церкви подверглись суду сразу по многим статьям Соборного Уложения 1649 года.
Мещеринов, как свидетельствуют документы, «в стан свой возвратися, приказа Самоила, мужа добля и крепка сотника первого привести к себе». Сотник Самуил, один из военных предводителей восставших, вызывал, вероятно, особую ненависть воеводы. Умелая оборона — правильная расстановка защитников по стенам, разгадывание планов саперных работ — задержала стрельцов на архипелаге до глубокой зимы…
Карающие инстанции с древнейших времен твердо придерживались принципа – не так опасен еретик сам по себе, как еретик упорствующий. Поэтому, когда сотник отверг увещания, «разъярившеся к сим Мещеринов, повеле воином мужественного Самоила пястицами крепко бити». Его насмерть забили палками на глазах победителя.
Вторым судили архимандрита Никанора. Письменные памятники утверждают, что между воеводой и архимандритом произошел настоящий диспут. Мещеринову и пославшим его было особенно важно раскаяние Никанора. Казалось, этого можно достигнуть: ведь на соборе Никанор уже отрекался от старых обрядов. Однако старый и больной архимандрит был тверд в своих убеждениях — не подействовали ни уговоры, ни побои. Мещеринов собственноручно выбил старику зубы, разбил голову. Но на все следовал ответ бывшего царского духовника: «Что величаешися, что высишися, не боюся тебе, ибо и самодержца душу в руце своей имею». Избитого архимандрита бросили в одной сорочке в ров, и там он наутро скончался.
Один за другим проходили перед Мещериновым оставшиеся в живых участники восстания. Все короче допросы — подсудимые Мещеринову отвечать не желали. Воевода пришел в бешенство. Стрельцы, зараженные его гневом, рубили головы, четвертовали, вешали, привязывали пленников к хвосту коня, топили в студеной воде, замораживали на льду и в прорубях. Не пощадили даже больных и престарелых, которых выволокли из монастырской богадельни.
За что принимали люди «смертные чаши»? Вспомним, читатель: 28 декабря 1673 года монастырский собор положил «за великого государя богомолье отставить». Прекратилось ежедневное упоминание царя и членов царского рода в молениях, были вычищены их имена в синодиках. Восставшие посягнули на самые основы тогдашнего миропорядка. Церковь от века утверждала в личности монарха черты сакральные. Ни крестьянские, ни городские восстания XVII столетия, ни даже великие крестьянские войны не выдвигали никакой альтернативы идее справедливого царева.
Степан Разин оставался пленником монархической идеологии и в прокламациях своих («подметных» и «прелестных» письмах) усиленно распространял слух о присутствии на казацких челнах праведного царевича Алексея Алексеевича. Неистовый борец протопоп Аввакум не смог возвыситься до мысли о возможности жизни без царя. Даже самый радикальный из идеологов старообрядчества, соузник Аввакума дьякон Федор Иванов, считавший Алексея Михайловича воплощением антихриста, не решился расстаться с молением за монарха. С царем можно было не соглашаться, царя можно было поучать, ругать, гордо терпя от него гонения и насилия, но обойтись без него представлялось невозможным. А вот соловецкий отказ от моления за августейшее семейство и изъятие державных имен из синодиков делали царя ненужным и даже как бы не существующим.
В те времена россияне верили: есть где-то таинственная Животная книга, в которую от века занесены имена всех живших, живущих и еще грядущих людей со всеми их правыми и неправыми делами. Едва ли было проклятие более сильное, чем угроза «исписать» имя человека из Животной книги (очень любил применять такую угрозу патриарх Никон). Человек, чье имя «исписывалось», не просто переставал быть, о нем исчезала всякая память. А по повериям тех времен душа может существовать лишь до той поры, пока есть память о ней — отсюда то колоссальное значение, которое придавалось церковному поминанию умерших. Источником огромных богатств в монастырских кладовых была и плата за эти поминания. В сознании широких масс Животная книга как бы отождествлялась с синодиком, ведь по нему поминали во здравие или за упокой.
Человеку нашего времени трудно представить себе то смущение, которое вызывал отказ от царских поминаний. То была ересь небывалая. Не бунт, не восстание, но попытка прорыва вечного, казалось бы, круга, зачатки необычного миропонимания. Известно — высказанная однажды мысль переживает гонения и годы, незримо подтачивает устои и опоры, захватывает умы. Поэтому воевода Мещеринов должен был не только подавить Соловецкое восстание любой ценой, но и заполучить раскаяние вождей — ибо дискредитировать идею может лишь публичное отступничество ее создателей.
Поэтому и памятен нам день 22 января 1676 года. Более двух лет в стенах Соловецкого монастыря осуществлялся эксперимент жизни без царя, и ни чернецы, ни миряне не раскаялись в содеянном.
Автор: А. Амосов.
P. S. Если попытаться провести исторические параллели между этими давно прошедшими событиями, и вообще со всей русской историей (даже современной) то можно увидеть – русский народ в основной своей массе всегда нуждался в сильном (и особенно деспотичном) правителе, будь-то царь, генсек, или президент. А нынешний российский президент, чем не царь? (ой немного в политику залезли, но ничего не поделаешь).