Тайна острова Пасхи. Часть четвертая.
Весной 1941 года в актовом зале 147-й средней школы Петербурга (тогда Ленинграда) проходил выпускной вечер. Выпускники с нетерпением ожидали Бориса Кудрявцева. Он должен был сделать сообщение о научной работе, которую вместе с целой группой школьников вел уже около двух лет. Когда Борис Кудрявцев и его соученики были еще девятиклассниками, в школе было решено устроить выставку, посвященную жизни и деятельности Н. Н. Миклухо-Маклая. Подбирая материал для выставки, школьники посетили Музей антропологии и этнографии и там впервые увидели «кохау ронго ронго» — «говорящее дерево» с острова Пасхи. Узнав о том, что ученые уже неоднократно пытались разгадать значение загадочных рисунков рапануйского народа, что вокруг «кохау ронго ронго» вообще идет длительный научный спор, он еще больше заинтересовался наследием Миклухо-Маклая.
А что, если попытаться прочесть таблицы, восстановить смысл утраченного древнего письма, внести свой вклад в историю рапануйцев? Ведь сам Н. Н. Миклухо-Маклай, над выставкой в память которого ребята работали, был не только известным ученым, но и большим гуманистом. Встречаясь с жителями Новой Гвинеи и других островов, он всегда умел отнестись к ним, как к равным, и уважал их обычаи, нравы, культуру и человеческое достоинство. За это и народы Океании, с которыми довелось столкнуться украинскому путешественнику, платили ему доверием, уважением и признательностью. Эти взаимоотношения отражены в объемистых дневниках ученого. Борису Кудрявцеву хотелось во всем быть последователем Миклухо-Маклая.
Борис Кудрявцев вступил в число друзей музея антропологии, стал членом кружка юных этнографов. Он не расставался с дневниками Миклухо-Маклая, прочитал всю литературу, где хотя бы упоминается «кохау ронго ронго», подолгу засиживался в библиотеке. Помогло знание французского, немецкого и отчасти английского языков. Юноша настойчиво искал ключ к пониманию таблиц. На память приходили другие подобные исследования.
Некогда такими же загадочными были египетские иероглифы — письменность крупнейшего и культурнейшего народа Древнего Востока. В начале девятнадцатого века французский исследователь Шампольон случайно натолкнулся на так называемый «розеттский камень» — базальтовую плиту, вывезенную войсками Наполеона в период египетского похода из города Розетты. На этом камне была выгравирована одна и та же надпись — египетскими иероглифами и по-гречески. Благодаря собственным именам, заключенным в рамки в обоих вариантах надписи, Шампольон догадался, что на «розеттском камне» на двух языках дан один и тот же текст, и нашел ключ к пониманию и расшифровке египетской письменности.
Борис Кудрявцев был в более трудном положении. У него не было подобного вспомогательного материала. Из текстов, записанных в свое время Тепано Яуссеном, был опубликован лишь небольшой кусочек (который мы привели в предыдущих статях), остальные тексты не были опубликованы и хранились в архиве музея Брэн ле Конт (Бельгия) куда наш герой по понятным причинам (Совок, железный занавес) не мог так себе запросто попасть. Более того, сами памятники рапануйского письма в большинстве оставались неизвестными — опубликованы репродукции лишь с немногих сохранившихся таблиц.
Просматривая книги, Кудрявцев познакомился со сносными, годными для изучения репродукциями таблицы «кохау ронго ронго» из Сантьяго (Чили) и таблицы, хранящейся в Брэн ле Конт (Бельгия) и называвшейся по-рапануйски «тахуа» — «весло». Его поразило, что сама бельгийская таблица нисколько не походила по форме на весло, а хорошо известная ему петербургская таблица, хотя и не называлась «тахуа», но была очень похожа на весло. Не значит ли это, что все таблицы связаны между собой и может быть даже имеют один и тот же текст?
После многих месяцев кропотливого исследования, сопоставления между собой всех четырех известных ему таблиц, рассматривания всех знаков в лупу и сличения их, простой школьник Борис Кудрявцев пришел к выводу, что тексты всех четырех таблиц параллельны, то есть что на всех четырех таблицах нацарапан, по сути дела, один и тот же текст. Просто удивительно, как ученые, занимавшиеся расшифровкой «кохау ронго ронго» до сих пор не замечали этого! Между тем сомнений быть не могло. Тексты таблиц действительно были параллельны. Это было первое важное заключение, не придя к которому нельзя было понять законы рапануйского письма.
Нельзя сказать, что на всех таблицах было написано точно одно и то же, но, по-видимому, во всех четырех случаях приходилось иметь дело с одним и тем же сказанием. Очевидно, это было сказание о происхождении мира, о прошлом острова Пасхи и рапануйского народа. Основные знаки и группы знаков совпадали на всех четырех таблицах, только в одном случае, как, например, на большей из петербургских таблиц, текст был более полным и знаков было больше, а в другом случае, как, например, на бельгийской таблице «тахуа», текст был более сокращенным и знаков меньше.
Идя дальше по пути исследования, Борис Кудрявцев доказал, что текст на таблицах читается слева направо (а не справа налево, как доказывает Хевеши), нашел начало текста обеих петербургских таблиц и восстановил несохранившиеся знаки одной таблицы по тексту других. Опираясь на перевод Тепано Яуссена, он сделал перечень всех встречающихся на таблицах знаков с объяснением значения каждого из них и составил таблицы, в которых подсчитано, сколько раз встречается тот или иной знак.
Борису Кудрявцеву удалось доказать главное: что древнее письмо рапануйцев было вполне самостоятельным, самобытным, не было ниоткуда заимствовано или завезено. Он обратил внимание на то, что между каменными рельефами, высеченными на скалах и на спинах громадных статуй острова Пасхи, с одной стороны, и знаками «кохау ронго ронго», с другой стороны, существует сходство.
На этом рисунке показаны четыре кусочка текста с четырех таблиц, с таблицы «тахуа» из музея Брэнле Конт (Бельгия), с таблицы, хранящейся в Сантьяго (Чили), и с двух таблиц из Музея антропологии и этнографии (МАЭ-ІІ и МАЭ-І). Сравнение этих текстов отчетливо показывает их параллельность.
Борис Кудрявцев принял также во внимание, что, помимо письма «кохау ронго ронго», на острове Пасхи существовало более простое письмо «тау», по своему начертанию и значению занимавшее как бы промежуточную ступень между высеченными на скалах рисунками и письмом «кохау ронго ронго». И тогда перед юным ученым открылась стройная картина. Надписи на таблицах «кохау ронго ронго» были идеограммами. На ранней ступени человеческой культуры и развития письменности люди передают друг другу необходимые важные сведения при помощи рисунков-картин на скалах, на камнях, на деревьях и кусках дерева — так называемых пиктограмм (от латинского слова пиктус — нарисованный и греческого слова графо — пишу; пиктограммы — письмена-рисунки) и петроглифов (от греческих слов петра — скала, камень и глифе — резьба; петроглифы — изображения на скалах). Постепенно за определенными рисунками закрепляется раз и навсегда определенный смысл, или, иначе говоря, те или иные вещи, понятия, события начинают обозначаться при помощи определенного, им присвоенного рисунка-знака. Это и есть простая идеограмма.
По мере усложнения трудовых процессов, развития человеческого мышления и языка и связанного с этим усложнения понятий, для записывания мыслей людей, событий их жизни и деятельности нужно все больше знаков. Простые идеографические знаки объединяются в более сложные комбинации, начертание их совершенствуется и в то же время упрощается. Комбинации знаков на первых порах непостоянны, они меняются, так как составители идеограмм ищут более простого и более удобного их расположения. Из множества комбинаций простых идеограмм с течением времени отбираются самые выразительные, наиболее точно передающие содержание письма.
Такой путь и прошла рапануйская письменность — от простых рисунков-картин, выгравированных на камнях и на статуях, сначала к письму «тау», а затем к более сложному и совершенному письму «кохау ронго ронго». В самом письме «кохау ронго ронго» Борис Кудрявцев наметил несколько периодов: наиболее ранний, к которому относится петербургская таблица в форме бумеранга, затем период распада ранних комбинаций знаков и их перегруппировки (сюда относится таблица в форме весла) и, наконец, период бельгийской таблицы «тахуа», на которой знаки имеют самое простое начертание, а комбинации знаков — самый краткий и выразительный вид.
Дальнейшее совершенствование письменности ведет к появлению иероглифического письма, представляющего собой высшую степень развития идеограмм, когда за комбинациями знаков закрепляется не только определенный смысл, но и частично — определенные звуки. Наконец, появляется слоговое, а затем и алфавитное письмо. Таким образом, письмо «кохау ронго ронго» «…показывает нам трудности, которые преодолевало человечество в совершенствовании письменности, и указывает на непрерывный ход развития последней от пиктограмм до фонетического (то есть звукового) письма». Таков был научный вывод Кудрявцева.
Этот вывод интересен и ценен не только для дальнейшего изучения рапануйской письменности и истории рапануйского народа, но и для изучения развития человеческой письменности вообще. Письмо «кохау ронго ронго» является тем недостающим звеном между простыми идеограммами и иероглифами, о существовании которого ученые до сих пор знали только теоретически.
Автор: Н. Чумаченко.