Самозванцы и самозванство в России. Часть первая.
Никакая другая история не может похвастаться таким обилием самозванцев, как русская. Число их столь велико, что можно говорить о настоящей эпидемии самозванства. Более сотни человек пытались примерить самозванческий костюм, объявляя себя то царями и императорами, то их реальными или мифическими отпрысками. Открыла эпоху самозванства Смута. Именно отработала его модель и передала как драгоценное наследие последующим векам. XVIII столетие — взлет самозванства. Многочисленных лже-Петров Федоровичей оказалось так много (много больше, чем Лжедмитриев), что они, в конце концов, основательно запутали не только историков, но и современников. В одном из правительственных документов очередной венценосный супруг Екатерины Великой был назван лжесамозванцем, что, по логике, означало ни что иное, как законный государь!
А сколь впечатляющи итоги самозванства! Один — пускай лишь один — воцарился на государстве и правил почти год. Второй Лжедмитрий почти два года держал в осаде Москву, создал свою лжестолицу Тушино со лжепатриархом и лжедумой. Впрочем, лжепатриарх впоследствии стал патриархом настоящим и выступал с титулом «великого государя» соправителем при своем сыне, Михаиле Романове,— это был Филарет Никитич; бояре же из лжедумы впоследствии перебрались в думу Кремлевскую, хотя далеко не все: кое-кто угодил в петлю, например, атаман — «боярин» Заруцкий.
Пугачев — самый известный из лже-Петров III — так сотрясал империю, что Екатерина II принуждена была публично демонстрировать свою солидарность с насмерть перепуганным поволжским дворянством, объявив себя «казанской помещицей». Фактор самозванства долго присутствовал в политике первых Романовых. При этом, конечно, можно упрекнуть новую династию в гипертрофированном страхе, когда в каждом пьяном выкрике кабацких завсегдатаев ей мерещилось покушение на мономахов венец. Но не легковесен ли будет наш упрек? Ведь Романовы, в отличие от нас, воспринимали и имели все основания воспринимать самозванство как опасность реальную, осязаемую. Она могла придти извне, если вспомнить, с какой охотой принимали самозванцев в Варшаве, Константинополе и Бахчисарае. Опасность могла выявиться как «нутряная болезнь», разившая насмерть. «Сойдемся вместе, выберем царя!»,— угарно шумели в кабаках, и это было страшно: в самом деле могли сойтись и выбрать!
Самозванческие речи приравнивались к тягчайшим государственным преступлениям наряду с богохульством, умыслом на государя и «воровским скопом-заводом». Со временем напряженность спадет, но останется настороженность, которая, кажется, обретет генетический характер. Когда кронпринцессе Шарлотте, супруге отсутствующего царевича Алексея Петровича, придет время родить, Петр I приставит к ней почтенных придворных особ, которые должны будут лично засвидетельствовать появление на свет нового члена царской фамилии. Принцесса Шарлотта страшно обиделась, посчитав это распоряжение оскорбительным для своей чести. Ей, с ее европейским менталитетом, совершенно непонятна была забота Петра, вызванная не только отеческим попечением, но и знанием русской действительности. Рожденный при свидетелях младенец — это младенец неподменный, безусловно законный, не дающий повода усомниться «неистовым языкам».
Петр помнит о самозванцах. Шарлотта, по понятным причинам,— нет. Обилие самозванцев позволяет даже говорить о неких самозванческих типах. Н. Эйдельман упомянул о «верхнем самозванстве», имея в виду происхождение самозванцев и способы их действия. Такой самозванкой была, к примеру, знаменитая княжна Тараканова, высоко взлетевшая в помыслах, трагически окончившая жизнь. Если следовать Н. Эйдельману, «верхнее самозванство» потому и верхнее, что не обращено к народу. Народ для авантюристов такой закваски — «подлое сословие». Но и народ не оставался в долгу — ему мало что было известно о подобных искателях престола.
Парадокс же заключается в том, что истинный «нижний» самозванец должен был быть одновременно понятно-непонятным. Понятным — чтобы преодолеть недоверие и оказаться по логике масс своим; непонятным — потому что, по представлениям низов, это свойство исконно царское. Излишняя «прозрачность» была вредна. Совсем понятным мог быть только свой брат мужик. Но тогда какой он государь? Это была ситуация балансирования, хождения по проволоке, к которой, конечно, мог быть готов только человек из низов или близкий к низам. Этим отчасти можно объяснить и происхождение большинства самозванцев, и некоторую экстравагантность их поступков: они непонятны — значит не совсем свои. Разумеется, при таких условиях только «нижнее» самозванство могло быть массово, «верхнее» — единично.
Самозванство крепко замешано на авантюризме. Многих самозванцев сжигает изнутри ненасытное честолюбие, они не в ладу с нравственностью. Ибо само самозванство, отрешение от себя и своих пращуров, с точки зрения православного человека, глубоко безнравственно и греховно. Не случайно самозванец — это колдун, чернокнижник. Отрекаясь от себя, он отрекается от Бога, продает душу дьяволу. Самозванец — это русская разновидность Фауста…
Но в то же время — сколько незаурядности, смелости и даже талантливости! Конечно, иные самозванцы были не более чем марионетки, этакая «очеловеченная» идея «доброго царя», который идет «выводить» бояр-изменников. Однако были вожди истинные, верховодившие по уму и по своей воле. Чего только стоит талант Пугачева убеждать! Несколько раз арестованный, он умел так говорить с часовыми, что они бежали вместе с ним. Как здесь не вспомнить о заветном слове, против которого не могли устоять замки и запоры?!
«Пугачев знал слово»,— отмечали многие исследователи пугачевского движения и первый — Пушкин. Слово для самозванца было оружием обязательным. Можно даже говорить о таком типе, как самозванец-пропагандист. Один из таких — Тимошка Акундинов, крепко обеспокоивший второго Романова. Охота за ним была устроена по всей Европе — от Константинополя, Рима, Варшавы до Стокгольма. Беглый московский подьячий Акундинов отвечал грамотками, покуда его не выдало голштинское правительство.
Шуйский, несомненно, перевернулся бы в гробу, узнав о рождении долгожданного наследника через несколько лет… после своей смерти. А именно за сына царя Василия выдавал себя в Константинополе Акундинов. Правда, нестыковка была явная, и позднее Тимошка наскоро переменил степень родства, записав Шуйского в дедушки. Эта история приоткрывает еще одну особенность самозванства. Конечно, точность легенды желательна. Но совсем необязательна. В Константинополе довольно долго продолжали делать вид, что верят Акундинову, исходя при этом из политических соображений, для давления на Москву. Для народа же важнее было правдоподобие, соответствие самозванца народному образу царя. Потому биографические «детали» и оказывались не такими уж важными.
Чрезвычайно интересна самозванческая «идеология» Тимофея Акундинова. В одном из своих посланий, «Декларация Московскому посольству» (тому самому, которое требовало в 1646 году его выдачи), он превращает себя в законного государя, а Романовых — в узурпаторов.
Я естем мнимый подьяней, а истинный царевич Московский…
Я естем здесь непознанный князь Шуйский.
Еще один обязательный лейтмотив самозванства — обличение. Естественно, для искателя престола общее недовольство — плодороднейшая «почва» для достижения своих целей:
Что ся ныне в нашем веку сотворило,—
то много ся злых дел расплодило.
Яко едва ж ести и нам у Бога милости место,
коль тяшко от бояр народу и тесно.
Только умножися гордости и кривды,
Яко ж отнюдь не знают суда и правды…
Акундинов, прошедший путь проныры-подьячего, прекрасно знал, что и кого надо обличать. Но роль обязывает, и он замахивается высоко: корень зла — «наскокатели» Романовы, похитители его престола. Что это означает в рамках средневекового религиозного сознания? Тимошка пушет насмерть — нет божьей благодати: Что ж ты в том, Москва, добре оплошилась ? Блюдись, чтоб дверь милосердия Божия не затворилась!
Круг замыкался. Беды оттого, что нет милосердия, благодати. Благодати — потому что подданные согрешили, отступились от «природного государя» в сторону «ложных царей». Самозванческая «доктрина» пришла к главному, что должно подвинуть подданных к действию,— к спасению и покаянию.
Продолжение следует.
Автор: Игорь Андреев.