Рядом с человеком
Первым промыслом древнего человека была охота на диких зверей. Это было единственным способом достать себе пищу и защититься от нападения. Поэтому о выносливости и силе наших предков до сих пор сохранилось очень много легенд. Они и действительно были выносливы. Недаром, по свидетельству одного историка, у древних персов детей обучали только трем искусствам: управлять лошадью, стрелять из лука и говорить правду. Но это было давно, и поэтому не удивительно, что современные охотники третье искусство изрядно подзабыли, а два первых остались, пожалуй, только в спорте.
Тогда же охота была в такой чести, что один из римских императоров — Адриан, который был страстно предан охоте, любил собак и лошадей, даже основал город на том месте, где убил дикого кабана после долгой погони за ним. Город так и назвали «Адрианова охота». Но самое интересное в истории охоты на диких зверей — это, наверное, то, когда и кого человек впервые приручил из животных. А приручив, сделал своим первым помощником на охоте. И как это ему удалось сделать?
В мае 1862 года на Днепре раскапывали один из курганов. Находки были самые разнообразные: перержавевшие железные удила, пуговицы, пряжки. Тут же нашли пять великолепных мечей с рукоятками, покрытыми чеканным золотом, а в одном из подземелий рядом с похороненным хозяином наткнулись на полуистлевший остов собаки. Почти все предметы, положенные рядом с похороненным вождем, говорили о том, что он был заядлым охотником. По-видимому, и его охотничья собака — конечно же, самая лучшая! — была удостоена такой чести. Представляете, сколько у нее было заслуг перед хозяином, чтобы суеверные наши предки поручили ей охрану его даже после смерти!
Уже много позднее на охоте применялись не только местные породы собак, но и восточные. Например, восточные борзые. Эти собаки ценились очень высоко и доставлялись в Европу обычно татарами. Татарские борзые были особенно понятливы и даже «вежливы»: хорошая татарская борзая смирна, она бежала точно возле лошади охотника и была послушна каждому его приказанию. Как ценились хорошие охотничьи собаки, можно судить по польским законам XIV века. По ним за воровство охотничьего пса полагался штраф 6 гривен, а, например, за убийство крестьянина — 10 гривен. Едва ли это было справедливостью, но такова уж «собачья» история.
Впрочем, не только собаку приручил человек. Из русских летописей известно, что князья дарили друг другу шкуры леопардов, и это считалось чуть ли не самым дорогим и лучшим подарком. Так же как и шкура барсов. Но есть предположение, что дарились-то совсем не шкуры, а живые, самые нестоящие леопарды и барсы. Только дрессированные. Они умели охотиться и, главное, умели быть другом человеку. Известно, что в Азии, у монгольских ханов, охота с дрессированными леопардами практиковалась в старину очень широко. Леопарды долго притравливались натаской, а потом их уже выводили на охоту. С таким помощником даже в самом диком лесу было совсем не страшно.
Ради справедливости стоит сказать, что человек частенько предавал животное и злоупотреблял его дружбой и преданностью. Так очень зло поступали в свое время московиты с медведями. Даже с «учеными». Для государевой потехи медведи отыскивались по всем областям и лучшие доставлялись в Москву на обширный псарный двор. Ученые медведи, жившие постоянно при дворе, назывались дворными. Другие были гончие, или «тонные», — они были пойманы уже взрослыми и не могли похвалиться своей ученостью. Травили медведей с помощью собак или же диких медведей, напускавшихся на медведей ученых. Бой заключался всего лишь в том, что человек убивал медведя. Правда, бойцу не всегда удавалось это.
Разъяренный медведь, обманутый человеком, защищая свою жизнь, часто вымещал свою злобу на бойце. Если же бой был «удачен» и медведь погибал, то бойца вели к царскому погребу, и здесь он в государеву честь напивался допьяна да получал еще портище — кусок сукна на кафтан ценою в два рубля. Как видите, и жизнь человека и жизнь ученого медведя ценились дешево. Поэтому забава просуществовала недолго. Слишком уж она была зла.
Другое дело — приручить птицу и сделать ее помощников на охоте. Так приручали кречетов. В Москву их везли издалека в особенных повозках, в каждой повозке по четыре или по шесть птиц. Это была даже не повозка, а короб, обитый внутри овчинами — чтобы кречеты не поранились при перевозке и не заломали себе крылья. А уж в Москве их начинали приручать к охоте — «вынашивать». Чтобы победить врожденную дикость кречетов и сделать их «вежливыми», то есть послушными охотнику, их подвергали голоду и бессоннице. А для этого носили при себе не только днем, но и ночью, не давая кречетам ни на минуту заснуть.
Только потом смирившуюся со своей судьбой птицу начинали приручать к охотничьим принадлежностям и к дичи, на которую готовился кречет. Делали это при помощи чучел. И уже под конец приучали кречета прилетать на зов. Для этого или свистели, или трубили, а иногда даже били в барабан. Для того чтобы во время охоты ловчие птицы не могли ускользнуть от внимания охотника, им привязывали бубенчики или колокольчики. Так легче было найти сокола, спустившегося с дичью на землю. Интересно, что однажды прирученный зверь или ловчая птица уже до конца своей жизни редко выходили из повиновения человеку. Дружба человека с животным, если она приносила взаимную пользу, становилась для животного инстинктом, а человеку была дорога своей необычностью, выгодой и добротой. Такой она остается и до сих пор.
Автор: Е. Андреева.