Истинное лицо Америки
Часто говорят, что американцы живут так, словно их история написана заранее: будущее для них всего лишь возможность усовершенствования уже существующих институтов. Идея исключительности американского опыта стала отправной точкой формирования национального самосознания. Дэниел Вебстер, выступая в 1826 г. в Палате представителей, сказал: «Все значительные достижения европейцев во имя свободы и счастья человека; все изобретения европейского гения, обеспечивающие его благоденствие; блестящая и утонченная культура, которой наслаждается европейское общество, — все это является достоянием и американского народа. Более того, у него есть еще одно преимущество: реальная возможность создавать, исходя из свободных и простых принципов, определенные формы государственного управления, не уничтожая при этом общественные институты, возникшие в прежние времена, но существующие и по сей день благодаря интересам или предрассудкам определенных социальных групп, зорко охраняющих их от разрушения».
И сегодня американские ученые продолжают исследовать факторы, придающие истории их страны исключительный характер. В связи с этим ведутся бесконечные споры о роли единства и противостояния, иными словами, о том, что объединяет и что разделяет американцев.
Прогрессивные историки начала прошлого века стремились несколько «демократизировать» историю страны. Оспаривая традиционную американскую концепцию согласия, они делали упор на динамику внутренних конфликтов. Фредерик Джексон Тернер считал, что американский характер сформирован антагонизмом между восточным побережьем и западными районами страны; Артур М. Шлезингер полагал, что все дело в различиях между городом и деревней; по мнению же Чарльза Бирда, первопричину следует искать в противоречии между социальными классами.
Однако после второй мировой войны целое поколение ученых вновь вернулось к идее единства и согласия. Заново открывая для себя французского историка Алексиса Токвиля, автора книги «О демократии в Америке» (1835—1840), исследователи 50-х годов пытались определить, что же, собственно, объединяет американцев. Так, например, Луис Хартц, отвечая на знаменитый вопрос немецкого экономиста и историка Вернера Зомбарта, почему в Соединенных Штатах нет социализма, подчеркивал отсутствие в стране противоречий, унаследованных от феодализма, слабую динамику классов новой нации и, как следствие, гибкость социальной системы, ее открытость и готовность к согласию
Не удовлетворяясь лишь теоретическими выкладками своих предшественников, американские историки двух последних десятилетий занимались анализом максимального числа конкретных ситуаций. В связи с расширением поля деятельности исторической науки концепция национального характера на время утратила свое значение, поскольку новые предметы изучения (история семьи, трудовой деятельности, городская история) не требовали обобщения. Сегодня противопоставление «единение — конфликт» кажется чересчур простым. Рамки национальной истории оказались тесными для таких крупных проблем, как экономика работорговли, закономерности миграций и развитие промышленного капитализма. Но ключевые идеи не умирают так просто; претерпев некоторые изменения, концепция национального характера получила новую жизнь. Она построена на чисто американской логике. Какова же ее история?
Первые колонисты-пуритане оставили в американской истории неизгладимый след. Новая страна должна была явить Старому Свету пример более совершенного общества, избранного провидением, служить образцом для других наций. Именно так понимали они миссию американского народа. В связи с этим приходят на память знаменитые слова Джона Уинтропа, одного из основателей Новой Англии, сказанные им в 1630 г.: «Люди будут говорить о новых поселениях: дай Бог, чтобы они были такими же, как в Новой Англии; потому что мы словно город на холме — взоры всех обращены на нас».
Идеал религиозной пуританской общины, построенной на принципах автаркии и равенства и управляемой на основе коллективных решений, не удалось воплотить даже при жизни первого поколения переселенцев. Однако концепция «общины» осталась отправной точкой для всех последующих форм организации социальной жизни.
В колониальной Америке сосуществовали и порой сливались два особых идеологических и социальных универсума: мир пуритан и мир янки, стремившихся главным образом к завоеванию новых территорий. В Новой Англии поселки колонистов, в которых царил общинный дух, резко контрастировали с торговыми портами, где стремительное расслоение населения подрывало моральные устои. В приграничных районах всеми делами заправляла горстка предпринимателей (например, Джон Пинчон в Спрингфилде или семья Уиллардов в долине Мерримак), которые, прежде всего, заботились о расширении своих земляных наделов и сбыте товаров, а не о добропорядочности и выполнении христианских заповедей.
Что касается Юга страны, то здесь плантаторские хозяйства быстро вытеснили скромные фермы первых поселенцев. На место общинной идеологии водворилась республиканская, проникнутая идеями индивидуализма. Так, задолго до того, как во время Войны за независимость (1775—1783) пролилась кровь в Лексингтоне и Конкорде в штате Массачусетс, пуритане превратились в янки.
Революция и вызванная разрывом с Англией активизация духовной деятельности подтолкнули американцев к определению своего собственного политического «я», о чем свидетельствуют юридические и философские трактаты Джона Адамса и дебаты о Конституции. Отвергая британскую систему правления, они в то же время понимали, что могут опереться только на уже проявившую себя элиту. Главное новшество заключалось в том, что ставка делалась на выборных представителей — граждан, которых можно было подкупить, но которые должны были соблюдать определенные правила и при необходимости могли быть отозваны.
Добившись независимости, американцы продолжили процесс самоопределения: с одной стороны, расширяя свою территорию за пределы Аллеган (восточной части Аппалачского плато), с другой — развивая экономику внутренних районов страны, а не только Атлантического побережья. Томас Джефферсон хотел создать на Западе нацию независимых землевладельцев: «Если Господь и избрал какой-то народ, вложив в него истинную добродетель, то избранники Божьи — те, кто работает на земле».
Эпоха, когда пионеры раздвигали границы страны, более всего способствовала формированию национального характера, в котором соединялась практичность и предприимчивость джексоновского «простого человека» («common man») — на редкость изворотливого, мало расположенного к искусствам, но обладавшего ловкостью и сноровкой. Жители приграничных районов были порой неотесанными, но работящими людьми, трезво смотревшими на вещи. Их отличала устремленность в будущее и готовность поддержать друг друга. Качество жизни зависело здесь от выполнения обязательств перед общественными институтами. Это потрясло Токвиля, который писал: «Собственно, и в Англии администрация мало что делает, все зависит от частных лиц; в Америке же администрация, если можно так выразиться, вообще ни во что не вмешивается, зато отдельные люди, объединившись, делают все». Так приграничная община отчасти унаследовала традиции и уклад своих пуританских предков.
Продолжение следует.
Автор: Оливье Панц.