Ольвия – город второй жизни
Сухая серая земля пахнет сырой известкой. Под ножом она распадается на комочки, обнажая золотисто-желтый лесс. Свежим глянцем вспыхивает на солнце черепок чернолакового сосуда, тяжело отваливается толстый обломок розовой амфоры. Внимание! Сыплются зеленые крупинки, и вот на моей ладони — узкая зеленая полоска. Это «дельфинчик», древняя ольвийская монета — длинная рыбка с выпуклой головой, клювом и невысоким спинным плавником. А что можно было на нее купить? Связку свежих бычков? Лепешку? Миску молока?
На освещенной солнцем стенке ямы появляется широкая тень. По большой фуражке с козырьком я узнаю Карасева. Александр Николаевич опирается на палку, смотрит вниз, и я отодвигаюсь, чтобы ему видна была амфора, которую я начал расчищать на дне ямы.
— Целая? — спрашивает он с сомнением.
— Похоже, что целая. Ни одной трещинки, горло и ручки…
— Ну так ножка будет отбита! Родосская? В розовой глине неприметно мерцают крапинки желтой слюды. По-видимому, родосская пятого века. Амфора — универсальная древнегреческая тара: для вина, масла, хлеба, воды и прочего.
А вот и ножка появилась! Целая амфора. Разбитых здесь сколько угодно, а целая — все-таки редкость…
— Да вы везучий! Оторвитесь, посмотрите, что у Елены Ивановны нашли. Водопровод! И какой!
Я выпрыгиваю из ямы. В глаза бьет солнце, разгоряченное тело охватывает сухой и жаркий ветер из степи. За обрывами Ольвийского городища колышется гладь лимана.
Прямоугольный котлован раскопа с остатками колонн, полузасыпанными ямами и рядами разложенных черепков примыкает с юга к агоре — центральной торговой площади древней Ольвии. Большого города, который основали в конце VII века до нашей эры древние греки из далекого Милета. Первыми из греков милетцы закладывали свои колонии и торговые фактории в дикой и суровой Скифии — сначала на острове Березань, возле Очакова, там, где теперь поднимается высокий обелиск в память лейтенанта Шмидта, а потоп здесь, на обрывистых берегах Буго-Днепровского лимана. Ольвия — это значит «Счастливая». Так ли уж были счастливы жившие здесь ольвиополиты?
Город воевал, выдерживал осады, платил дань скифским царям, был полностью разрушен готами в середине I века до н. э., снова восстановлен греками и римлянами, содержал римский гарнизон, отбивался от кочевников и в безвестье исчез где-то в начале IV века нашей эры. Вероятно, последний удар ему нанесли гунны.
Только через пятнадцать веков Ольвия оправдала свое имя — уже для археологов. Огромный треугольник Ольвийского городища, с которого открывается вид на широкий лиман, на покатую рыжую степь с волдырями древних курганов, на белые домики в зелени садов, — треугольник этот маленькая частица далекой, почти мифической Эллады, сокровищница эллинской культуры и истории.
Александр Николаевич Карасев копает Ольвию уже сорок лет. Он знает здесь каждый камень и о древних строителях, ольвийских зодчих, рассказывает, как о своих коллегах, — в археологию Карасев пришел из архитектуры. Он знает их строительные приемы, вкусы, чувствует по только что обнажившейся кладке их замыслы. И если существует Удача. — эта капризная и привередливая особа не расстается здесь с Карасевым и Еленой Ивановной Леви, его женой и непременным помощником.
Об их открытиях хочется говорить в превосходной степени. На интернациональном языке журналистов это сенсация. Раскоп, в который я спустился неделю назад, — тоже сенсация в мировой античной археологии. И водопровод, предугаданный Карасевым задолго до того, как он обозначился под лопатами землекопов, — тоже сенсация.
В юго-восточном углу раскопа сохранились остатки стен гимнасия — школы, какие-то подсобные помещения, узкая ванна-бассейн. Бассейн сложен из тщательно подогнанных плоских известняковых плит. Вчера я обдирал себе локти, освобождая его от плотной слежавшейся земли.
Теперь в северном торце бассейна открылось отверстие и остатки керамической трубы. После того, как рабочие расчистили примыкавшую к бассейну площадь, стали видны лежащие в специальном канале керамические трубы — целые, без единой трещинки, сохранившие пять или шесть колен, уходящих в борт раскопа, с соединительными кожухами, обмазкой, ответвлениями.
— Ну что? — торжествует Карасев. — Есть водопровод! И учтите — первый, полностью сохранившийся… Ответвление общегородской системы: к бассейну, к уборной, к душевым кабинкам…
— А вот что еще нашли, — Елена Ивановна подает толстый кусок керамической плитки.
Она нарочно держит его тыльной стороной, и когда я его поворачиваю, на меня глядит выпуклое скуластое лицо Медузы — совсем такое, как отливали ольвиополиты на тяжелых медных ассах, самых редких и самых древних своих монетах. Кстати, накануне в одном из подвалов V века до н. э. обнаружили целый клад ассов — двенадцать монет!
— Эта Медуза украшала фронтон гимнасия, — поясняет Елена Ивановна. — Теперь можно будет все здание восстановить до деталей…
Я говорил об открытиях и удаче. Есть открытия моментальные, находки, — вроде клада ассов. Это же Открытие продолжается почти десять лет.
В конце пятидесятых годов, когда уже с трех сторон — с востока, севера и запада — была очерчена центральная площадь, агора, Карасев заложил раскоп на южной ее стороне, чтобы уточнить планировку города и выяснить, какие здания замыкали площадь.
— На границу агоры мы сели точно, — рассказывал Александр Николаевич. — И начались мучения. Ясно было, что в IV веке до нашей эры здесь стояло какое-то огромное здание. Потом оно было полностью разобрано — это характерно для истории Ольвии. Греки были бережливы, у них старые камни тоже шли в дело. На первый взгляд, от здания остался только подвал. Контуры нащупали быстро, на своем месте — словно для нас специально — лежал угловой камень. Но что это был за подвал? Находок попадалось мало — детали карнизов, стен, обломки расписных сосудов… Любопытно, что все сюжеты росписей были на спортивную, так сказать, тему: бегущие юноши, кулачные бойцы, педагог следит за бегуном…
И наконец — остатки колонн. Колонны в подвале? Этого не может быть! Таким был первый шаг к открытию: здание было не наземным, а углубленным на два метра в грунт. И какое здание! По размерам фундаментов под колоннами, по остаткам облицовочного материала, по архитектурным деталям, по совершенно целой мраморной плите с рельефом было видно, что перед археологами остатки какого-то очень важного сооружения.
Храм? Нет. В этой части города храма быть не могло. Значит, общественное здание. Но какое?
А тут появились еще более странные вещи. Остатки колонн располагались двумя рядами, разделяя все помещение на три части. И вот в восточной части здания появилась из-под земли сначала одна площадка из черепков, потом вторая такая же. Потом обнаружили еще схожие площадки, только уже из каменных плит, с желобком и отверстием в центре каждой площадки. На плитах кое-где видны были следы огня. Под отверстиями стояли большие глиняные сосуды с чистым речным песком. И к каждому из сосудов когда-то вел водопровод…
«Душевые» помещения? Откуда они в этом богатом здании? Тогда и пришли на помощь черепки от сосудов. Недаром же на них были изображены спортивные сюжеты. Это огромное помещение не могло, быть ничем иным, как закрытой палестрой гимнасия, древнегреческим школьным спортзалом! Впервые в мире археологи открыли гимнасий, хотя достаточно хорошо представляли его и раньше по описаниям древнегреческих авторов.
Древние атлеты после упражнений обязательно мылись и специальными скребками-стригилями счищали с кожи грязь и масло, которым натирались перед борьбой. Мыла не было. Его заменял чистый речной песок. На черепичных площадках разводился огонь, согревавший воду в сосудах. Холодная вода из водопровода по трубам поступала прямо в сосуды с песком и промывала его.
Откуда шла вода? Теперь и это стало ясным. Гимнасий был «подключен» к общегородскому водопроводу, снабжавшему водой рыночную площадь, храмы, театр, здание суда и, возможно, другие общественные учреждения.
Современную школу тоже трудно представить без водопровода и уборной. Уборная, латрина, была найдена неподалеку от резервуара: наклонные плиты с отверстиями и выгребной ямой, каменная чаша для мытья рук, желоб для стока…
Но и сенсационное открытие гимнасия — всего лишь штрих в общей картине удивительного города, начинающего вторую жизнь под лопатами археологов. Я приехал в Ольвию по приглашению Карасева. И все время, что я там был, меня сопровождало странное чувство раздвоенное. Мне казалось, что я физически ощущаю время, погружаюсь в него, как в слоистый туман над вечерним лугом.
Только что тропинка петляла по серо-зеленым буграм сегодняшней Ольвии, над которыми повисли провода электропередачи, а сейчас под ногами крупные булыжники римской мостовой. Еще шаг-другой — и уже идешь по черепичной дороге IV века до н. э., наклоняешься над длинными каменными водостоками, обрамлявшими центральную улицу города, спускаешься по ступенькам в маленькие дворики, в подвалы, проходишь через агору, где суетился торговый люд. И такое же солнце, такой же сухой и жалящий ветер, как два с половиной тысячелетия назад, только вместо смуглых жестикулирующих торговцев-греков, вместо бородатых скифов, поглядывающих вокруг хитрыми прищуренными глазами, вместо полуголых рабов и голосистой стайки мальчишек, высыпающей из-под портика гимнасия, — неторопливые взмахи лопат, пыльная земля, загорелые плечи и спины студентов, слушающих Карасева, да по воскресеньям — толпы туристов, приезжающих на автобусах из Николаева…
И все-таки все есть — и то, и другое. Ольвия — это город, целый древнегреческий город.
Продолжение следует.
Автор: Андрей Никитин.