Дух Тимура или удивленное небо. Продолжение.
В 1740 году дух Тимура был потревожен: по приказу персидского шаха Надира, разгромившего Бухарское ханство (в которое тогда входил бывший стольный Самарканд), камень вывезли как трофей. Но едва прошла эйфория победы, как страх перед возмездием судьбы заставил победителя вернуть нефрит на место. Камень посредине расколот наискосок, и с этим связана еще «тысяча и одна ночь» преданий. Но есть подозрения, что сам Улугбек составил гробницу из двух подогнанных друг к другу глыб.
Где-то в начале XX века потревожили и саму улугбековскую надпись над входом в Гур-Эмир. Те, кто должен был заботиться о поддержании мавзолея,— духовные и светские чиновники Самарканда — во время ремонта изъяли плиту и продали турецким купцам. Может быть, они читали по складам и не увидели в надписи грозного подтекста?..
Гур Эмир – Усіпалница Тимура
Удивительно, но в Самарканде не заметили пропажи. Обратил внимание на это заезжий европейский востоковед, который знал, что она должна здесь быть, а когда захотел полюбоваться, то никак не мог найти. Выяснилось, что турки уже продали плиту за приличные деньги в Берлин, в музей, посвященный европейскому аналогу Тимура — императору Фридриху. Петербург, прежде также не ведавший о пропаже, стал требовать возвращения реликвии, коль скоро усыпальница Тимура находится в пределах Российской империи (прямо контрабанда какая-то получается!). Плиту, в конце концов, отдали — по-родственному и по совести, — удержав при этом с России шесть тысяч марок. Но на прежнее место плиту здесь не поставили, рассудив, что надежнее ей пребывать в Эрмитаже.
Все это дух бога войны переносил с мрачной покорностью. «Терпение, — учил Тимур при жизни, — это ключ к радости». К тому же прах Тимура и Тимуридов покоился не непосредственно под каменными надгробиями — те лишь повторяли расположение могил этажом ниже, в подполье. Но дошла очередь и до них. 18 июня 1941 года известный археолог-скульптор М. Герасимов вскрыл захоронение Тимура. Фотографию, на которой Герасимов держит в руке череп великого завоевателя, можно увидеть в экспозиции самаркандского Музея Улугбека. Археолог на фото отчасти напоминает Гамлета с черепом «бедного Йорика», ибо уж больно гордо он смотрит в пустые глазницы «полюса мира и веры», словно это он Тимур, а тот — череп средневекового ученого…
В Самарканде, во всяком случае, но и не только в нем, по сию пору уверены, что даты 18 и 22 июня 1941 года тесно связаны между собой. Видимо, потому в советских изданиях знаменитая надпись на сделанной Улугбеком плите никогда полностью не приводилась. Наверное, чтобы не допускать слишком глубоких переводов.
Так или иначе, но Самарканд получил крупную сумму денег на реставрацию исторических памятников — Гури-Эмира в первую голову — в самое, казалось бы, не подходящее для таких капиталовложений время: в 1943 году! (Схожий феномен наблюдался только в 1918-м, когда ленинский Совнарком выделил миллион рублей Ташкентскому университету и, кажется, столько же — на восстановление самаркандских святынь. Позже в Самарканд был направлен гениальный русский инженер Шухов, автор московской ажурной телевышки и многих других сооружений, сотканных из воздуха и металла. Шухов выпрямлял минареты Регистана, которые все больше уподоблялись Пизанской башне.)
Сказать по правде, европейцу все-таки трудно впрямую увязать историю с потревоженным прахом Тимура и начало великой трагедии в сорок первом году. Возможно, разница с восточным восприятием и в том, что тимуровский военный гений проявлялся главным образом в Азии. Там Тимур разрушил хорезмскую столицу Ургенч и Багдад до такой степени, что на их месте приказал посеять ячмень. Да и в других упорствовавших городах замуровывали в стены тысячи пленных, хоронили людей заживо, складывали пирамиды из человеческих голов.
В ближних к Руси пределах Тимур появился однажды, когда его вассал, золотоордынский хан Тохтамыш «по бесстыдству своему забыл оказанные ему милости и вынул голову из ярма покорности, а шею — из ошейника подчинения его величеству». Так повествует биограф Тимура Гайсаддин Али. После жестокой трепки на Тереке, полученной за наглый сепаратизм, Тохтамыш едва унес ноги и вроде бы смирился. Но вскоре до Тимура дошли сведения, что он вновь «стал ходить по ковру возмущения и дерзкою рукою открывать двери неблагодарности». И вот тогда «последовал приказ отправиться на границы Дашт-и Кипчака и в другие области Тохтамыш-хана от Сарая и Астрахани до Крыма и земель франков. И вся эта беспредельная страна была очищена от сопротивления противников его величества…» (Гайсаддин Али).
В это время великий князь московский Василий Дмитриевич стоял на Оке с войском и с образом Владимирской Божией Матери, проявив, надо сказать, незаурядное и необычное для себя мужество. Кажется, ни у кого из историков сегодня нет сомнения, что если бы войска Тимура и впрямь двинулись после разгрома Тохтамыша на Московию, то на месте русских городов только и оставалось бы что ячмень сеять. Силы были не просто неравны, а несопоставимы. Но Тимур лишь спалил один собственно русский порубежный с Ордой город Елец и повернул восвояси.
Господи, сколько разных объяснений этому существует! Дескать, убоялся Тимур сына Дмитрия Донского, победителя Мамая. Или — обеспокоен был приближением осени и не хотел оставлять свою армию в российских холодах. Или — что он уже награбил столько, что не смог бы больше унести. Или — что было ему видение, предупреждающее не ходить на Русь. Или — в тылу восстали осетины…
Интересно, что в этом ряду витает и очередной вариант предания о легкомысленности Биби-ханым и еще большей легкомысленности самаркандского зодчего. То есть Тимур свернул боевые действия в Восточной Европе, обеспокоенный одиночеством оставленной в столице жены.
Выходит, что над армиями Василия Дмитриевича и Тимура витают два женских образа — неисповедимая Владимирская икона и таинственная спутница «мирозавоевательного» Тимура. Впрочем, если дать слово самому «повелителю истины», как еще называли Тимура, то в его «Уложении» прочтем: «В 797 году (хиджры — т. е. 1395-м) я вступил в великую Татарию и проник до крайних пределов северных стран. Народы этих стран, осмелившиеся мне сопротивляться, были рассеяны и уничтожены. Области, орды и крепости пятого и шестого климатов были покорены, и я возвратился победителем».
Выходит, что Тимур считал кампанию завершенной и вопрос исчерпанным. Собственно говоря, по чисто административной логике — а Тимур в этих вопросах был большим формалистом и рационалистом — ни к чему ему было разорять вассала своего вассала. Да и не за что — великий князь Василий свои войска на помощь к мятежному Тохтамышу не посылал. Город Елец пострадал из-за своего географического положения и — под горячую руку и быстрый бег разгоряченных погоней коней. Упреждающий выход Василия Дмитриевича к Оке — встреч Тимуру — мог бы и вызвать иронию, если бы, повторю, не очевидная самоотверженность этого поступка.. Войско, собравшееся вокруг образа Владимирской Богоматери, вряд ли преуменьшало силы тимуровской рати.
Столкновения не произошло, и Темир-Аксак (Железный Хромец), как называют его русские летописи, остался для Московии персонажем полулегендарным. Но каковы бы ни были причины его исхода из европейских пределов, совершенно очевидны последствия его похода. Золотая Орда при Тохтамыше прошла свою точку взлета, началось стремительное падение этого, так и не состоявшегося до конца государственного образования. Для Московской Руси эта линия была одним из предначертаний ее судьбы. И здесь мне хочется привести еще одну самаркандскую надпись. На мавзолее Шейбанид-хана (умер в 1510г.) означено: «Существует изречение Исы (Иисуса): в этом старом бардаке (в этом мире) не переставай надеяться (на Бога) — последствия будут благополучны».
Автор: В. Лобачев.