Моисей – сын Фараона? Часть четвертая.
Отец молодого фараона, Аменхотеп III, был известен в истории Древнего мира как один из самых деспотичных правителей Египта. В его царствование новоегипетская держава достигла вершины своего развития. Цари соседних стран если не находились в прямой зависимости от фараона, то заискивали перед ним. Когда царь Вавилона Кадашман-Харбе попросил у своего египетского “брата” себе в жены его дочь, тот надменно ответил, что египетская царевна никогда в жены иноземным царям не отдавалась. Незадачливый жених готов был удовольствоваться любой египтянкой, присланной ему под видом царевны, но фараону претила даже видимость брака вавилонского царя с его дочерью. Между тем сам фараон имел целый гарем из чужеземных царевен! Самовластье при Аменхотепе III достигло своего предела.
Конечно, издавна фараоны считались в Египте земными богами, но только Аменхотеп III начал заставлять храмы огромными скульптурами своей персоны — знаменитыми колоссами. В последние годы своей жизни фараон, однако, сильно болел, и фактически власть в стране в это время сосредоточилась в руках его умной и властной супруги — царицы Тэйе. Так что заступивший на престол после смерти отца Аменхотеп IV перенимал власть из рук не отца, а матери.
Можно предположить, что в планах Тэйе было и дальше управлять страной при своем сыне, совсем еще неопытном в государственных делах. Но сам факт, что молодой фараон, едва заступив на престол, ввел во дворец на положении жены “низкую рабыню” Кийу, свидетельствует, что Аменхотеп IV сразу проявил свой самостоятельный характер и намерение жить своим собственным умом. В Египте тех времен существовало традиционное многобожество с многочисленной кастой жрецов, “обслуживавшей” этот пантеон. Имя нового фараона (повторявшее имя его отца) буквально означало “Амон доволен” — и свидетельствовало о тесной связи династии с культом бога Амона, который был главным божеством в тогдашней столице Египта — в Фивах. Позже новый фараон, утверждая культ другого бога и настаивая на его единственности, примет имя Эхнатон, обозначавшее “Полезный Солнцу”. Конечно, солнечный бог Атон не был изобретением молодого фараона — культ его и раньше существовал в Египте, — но Аменхотеп IV, во-первых, наполнил эту сущность новой содержательностью, а во-вторых, утверждал его единственность как творца всего сущего на Земле и на небе.
Первым серьезным деянием молодого фараона, насторожившим жрецов, стало строительство храма Атону в Фивах, начатое царем на третьем году своего царствования. Вызовом был даже сам выбор места для строительства нового храма: территория главного святилища в Фивах, где уже располагался храм местному богу — Амону. Именно в период строительства храма Атону в Фивах Аменхотеп IV и женился на Нефертити. Изгнав Кийу из дворца и женив “сумасбродного” сына на своей внучке, Тэйе рассчитывала, что теперь ее мятежный сын утихомирится и Нефертити этому “успокоению” поспособствует.
Будущее, однако, показало, что Нефертити стала не только любящей женой и заботливой матерью рожденным ему дочерям, но и сподвижницей во всех начинаниях фараона-реформатора. Многочисленны изображения Нефертити, где она служит богу Атону вместе с мужем и дочерьми, но показательно, что есть и изображения, где таковую службу она совершает одна, в одиночестве. Нефертити, рожавшая дочерей с интервалом в полтора-два года, сама кормившая их грудью, казалось бы, должна была быть всецело занята своими материнскими обязанностями — и тем не менее, оказывается, находила время для своего личного, интимного общения с Богом. И если Нефертити не была лицемеркой — а она не была лицемеркой! — то ее монотеизм был личного характера, отвечал ее собственному душевному устройству, а не был только покорным следованием в религиозном русле своего мужа.
Значит, ставка Тэйе на Нефертити как на “средство излечения” сына от вольнодумства целиком провалилась: в своей молодой супруге фараон обрел горячую и искреннюю единоверку. Знаменательно, что именно на шестом году своего царствования — в год, в который Нефертити родила ему первую дочь Ми-йот, — фараон приступает к строительству новой столицы, “города Солнца” — Ахетатона. Спустя три тысячелетия итальянский гуманист, утопист Томмазо Кампанелла создаст своим воображением “Город Солнца”, где все устроено по справедливости и люди счастливы. Аменхотеп IV построил “город Солнца” в реальности и за фантастически короткий срок: основные храмы, дворцы, усадьбы были закончены лет через пять–семь. На прежде голом месте возник великолепный город. А тогда, “весной шестого года правления на равнине был разбит царский шатер, и фараон направился на золотой колеснице туда, где хотел основать город.
В жертву Солнцу принесли хлеб, пиво, скот, птицу, вино, плоды, фимиам и всевозможную зелень. Стоя на колеснице под горячими лучами солнца, царь велел собрать придворных и военачальников. Когда те распростерлись перед ним на земле и облобызали ее, он обратился к ним с речью, в которой место для нового города объявил облюбованным и указанным самим Солнцем. Выслушав одобрительный ответ двора, фараон воздел руку к небу и поклялся своим лучезарным “отцом”, что никуда не перенесет его город, но построит его именно здесь согласно желанию Солнца и создаст в новой столице храмы, дворцы и гробницы. Город был назван Ахетатон (Ах-Йати), что значит “Небосклон Солнца”
Огромен и прекрасен был царский дворец в центре столицы, но сосредоточим внимание на сравнительно небольшой усадьбе в южной части города — от нее опять потянется прервавшаяся было ниточка повествования о Кийе и ее сыне Моисее.
Раскопки южной усадьбы были произведены в 1922 году англичанином С.Л.Вулли. Это была великолепная усадьба солнца, полная водных затей, вся утопавшая в зелени и цветах… место беспечного времяпрепровождения, катаний на воде, веселых пирушек под звуки игры и пенья. Из надписей, найденных на месте сооружений в северо-восточном углу усадьбы, следовало, что хозяйкой этой усадьбы была старшая дочь фараона и Нефертити, царевна Ми-йот. Но была ли она хотя бы номинальной хозяйкой южной усадьбы? Английский исследователь Б.Ганн был совершенно прав: титло царевны стоит на месте другого титла, середину которого сохранили, а начало и конец изгладили.
Итак, первоначальной хозяйкой усадьбы была не Ми-йот, а какой-то другой человек.
Кийа не была “вторым фараоном” никогда и, конечно же, не могла им быть. А вот южная усадьба определенно закладывалась для нее! Но не как для “удачливой соперницы” Нефертити, а как для матери Моисея, сына фараона! Теперь зададимся вопросом: а успела ли она вообще пожить в этой усадьбе? Не успела. Да, усадьба со всеми ее причудами и забавами явно делалась под мальчугана Моисея — и жить в ней он должен был с матерью, при этом часто навещаемый отцом. Однако этим планам жизни в южной усадьбе новой столицы не суждено было осуществиться, и причиной тому была смерть Кийи: естественная, а может быть, и насильственная — если довериться впечатлению о крепости ее здоровья по изображениям на алавастровых сосудах. Так или иначе, но смерть наступила в Фивах, куда Кийа и Моисей были привезены с низовьев Нила, прежде чем быть перевезенными в новую столицу, в усадьбу, в которой еще производились последние работы по ее оборудованию к приезду царского сына с матерью.
Судя по всему, Кийа умерла где-то в конце восьмого — начале девятого года правления Аменхотепа IV. Он похоронил ее с царскими почестями, в золотом царском гробу, в царской усыпальнице. В этом поступке фараона выразились его благородство, твердая воля и отсутствие уже теперь всяких оглядок на “общественное мнение” в египетских верхах.
Ну а сколько же сейчас лет утратившему мать Моисею? Его возраст легко исчислять, ибо оный совпадает с продолжительностью царствования его отца: Моисею сейчас восемь. Мы расстались с ним, когда ему было четыре года, “отправив” с матерью к ее родным, в еврейскую общину. Каким он вернулся оттуда? С четырех до восьми лет мальчик рос в кардинально другой среде, нежели та, в которой он воспитывался прежде. Тогда была среда египетского двора — культурного центра Древнего мира. Теперь он оказался в среде скотоводов, к тому же находившихся в Египте на униженном положении людей “второго сорта”. А ведь возраст с четырех до восьми — это возраст особой восприимчивости, особенный детский возраст.
Какие впечатления вынес из этой среды будущий гений? Думается, что Моисей полюбил народ, к которому принадлежала его мать, полюбил их живой разговорный язык и сам выучился говорить на нем, привязался душой ко многим людям и особенно к своему старшему брату по матери, к Аарону, который хотя и был ненамного старше Моисея — на три года, но в таком юном возрасте — четыре и семь, восемь и одиннадцать — это большая разница. Так что, наверное, определенным “приобретением” Моисея в этот четырехлетний период его детской жизни было обретение старшего брата. Дружба между ними сохранялась до конца их долгих жизней.
Через два-три года после того, как фараон обосновался в новой столице, его религиозная революция была уже свершившимся фактом. За первые двенадцать лет правления Аменхотепа IV (Эхнатона) в Египте произошел настоящий переворот. Потрясены были древние устои. Вековое господство Фив было уничтожено. Столицей стал новый город, выросший со сказочной быстротой, всего за несколько лет, в безвестном пустынном захолустье. Амон, еще недавно — бог главного города, первенствующее божество “мировой” державы, сделался предметом преследования. Других старых богов перестали чтить при солнцепоклонническом дворе. Вместо сонма тысячелетних божеств Египта фараон и его двор почитали одно Солнце, да и то под неслыханным именем и в невиданном образе. Изобразительное искусство отошло от своих многовековых устоев. Строители храмов отказались от всех прежних образцов. В литературный среднеегипетский язык влился разговорный новоегипетский”. Вот в какой атмосфере всеобщего обновления рос и воспитывался маленький Моисей!
И все же уже через каких-нибудь пятнадцать лет после смерти Эхнатона его детище, юная столица, будет разнесена по камешку религиозными фанатиками, сам фараон будет объявлен “еретиком”, а память о нем начнет истребляться в Египте, вернувшемся к дореформенному египетскому многобожию. Почему история Древнего Египта — и всей человеческой цивилизации — претерпела такую “руинизацию”, почему История ушла из Египта?
Чтобы дать ответ на этот принципиальный вопрос, нужно разобраться не только с религиозными аспектами реформ Эхнатона, но и с их экономическими следствиями. Чьим экономическим интересам, пусть косвенно, служили религиозные реформы, а чьи экономические интересы они, напротив, ущемляли?
Реформы экономически ущемляли прежде всего многочисленную жреческую касту, но и широкие народные массы Египта имели основания для недовольства, хотя для выдающихся по своим способностям простолюдинов и открылись при Эхнатоне широкие перспективы. Социальная опора царя была недостаточной, его реформы не дали ничего существенного средним слоям населения, а широкие массы по-прежнему изнемогали под невыносимым гнетом классового неравенства. В намерение Эхнатона не входило полное отстранение старой знати от управления, двора и источников обогащения и замена ее новой. Дома знати, откопанные в Ахетатоне, с расписными покоями, опочивальнями, умывальными помещениями возле них, службами и садами, являются существенным доказательством удобной и привольной жизни вельмож. Не следует думать, что фараон распространял свои милости на широкие круги простолюдинов. Дошедшие до нас памятники ничего не говорят о подобных мероприятиях. При всей своей ограниченности мероприятия Эхнатона все-таки открывали путь к благосостоянию и почету значительному числу “сирот”. Возвышение их началось, возможно, еще в старой столице и в таком случае было давней, неотъемлемой особенностью переворота.
Демократическая ориентация Эхнатона очевидна, но судьба отвела ему мало времени на проведение реформ: последний известный год царствования этого фараона — семнадцатый, то есть в новой столице он успел процарствовать не более восьми лет — срок слишком маленький, чтобы волна благотворных изменений докатилась из столицы до низовьев и верховьев Нила. И все-таки опорой Эхнатона была не знать, а средние слои египетского общества, так что в самой религиозно-философской концепции культа Атона отразились запросы именно средних слоев населения
Что же все-таки известно о сущности той религии, которую исповедовал фараон Эхнатон? Прежде всего то, что это был строгий монотеизм, при котором запрещалось поклоняться другим богам, кроме Атона. Следующим новым и существенным моментом был введенный со временем фараоном запрет на употребление самого слова “бог”. Солнце, как можно было бы подумать, вовсе не являлось богом, а было только внешним формальным представлением сущности этой трансцендентной субстанции. Важнейшее нововведение, делающее религию Атона истинной религией, а не наивным идолопоклонством: теперь уже Солнце не Бог, а Бог — не Солнце!
В неплохой сохранности дошел до нас текст гимна Атону со стен одной из гробниц в Ахетатоне. Обобщающей сущностью бога Атона было то, что он — Творец: творец и Земли, и Неба, и всего сущего, что обитает на земле, в воде, в небе, всех народов и всех стран — мудрый устроитель всего миропорядка.
О Атон дневной, великий мощью,
Ты творишь жизнь и всех чужедальных земель!
Ты даровал Нил с неба,
И он спускается для них,
Он творит волны на горах подобно морю,
Чтобы оросить их поля в их поселеньях.
Как великолепны твои замыслы,
О владыка вечности!
Можно, видимо, по приведенному фрагменту из гимна и по картине на стене царской гробницы сделать вывод, что фараон не считал религию Атона избраннической, сугубо египетской — его Атон есть Бог всего сущего, всего обитаемого мира. Сущностно такая религия не расходится с позднейшим христианством: “нет ни эллина, ни иудея” — то есть пред Богом все равны.
Зигмунд Фрейд, утверждая, что Моисей был египтянином, а не евреем, аргументирует свою точку зрения в том числе и обращением к самому имени ветхозаветного пророка. Сначала Фрейд цитирует авторитетного в то время египтолога Д.Н.Брестеда (книга “История Египта”, 1906 год): “Примечательно, что имя этого вождя Моисей (Мозес) было египетским. Это имя — простое египетское слово “mose”, означающее “ребенок”. Моисей хорошо знал всю мудрость египтян.
Всякий маленький мальчик в Египте был “mose” — слово обозначало целое множество человеческих индивидов по возрастно-половому признаку: маленькие дети мужского пола. Значит, не могло быть у египтянина такого личного имени: Моисей! Но египетское слово “mose” могло стать личным именем, оказавшись в чужом языке. Когда-то, оказавшись при египетском дворе, с грудным младенцем на руках, еврейка Кийа чаще всего слышала из уст египтян обращенное к ее мальчику слово “малыш”. Это слово закрепилось в сознании самой матери как имя собственное ее сына. Так стали окликать мальчика и все жители еврейской общины, для которых других “мозе” в их среде, кроме сына Кийи, не существовало: то, что у египтян было составной частью полного имени, в среде еврейского языка превратилось в полное имя, отнесенное к совершенно особенной личности в их еврейской общине: к царскому сыну, рожденному женщиной их племени. Под именем Моисей он вошел в историю еврейского народа.
Автор: Валерий Сысоев.