Княгиня Ольга
Попытка прокомментировать загадочные страницы жития Ольги, опираясь на русскую летопись и на известные сведения о князьях, открывающих российскую историю, не прояснила ситуацию. С достоверностью удалось установить только один факт: начальные главы «Повести временных лет» представляют собой текст «Сказания о первых князьях», дополненный сюжетами самого разного происхождения, и имеют мало общего с реальной историей.
Неожиданным такой вывод назвать нельзя. О сложном, мозаичном составе «Повести…» писали многие русские исследователи, начиная с К. Н. Бестужева-Рюмина, хотя основная заслуга здесь принадлежит А. А. Шахматову. Правда, в своих реконструкциях он остановился на тексте «Начального свода», не попытавшись выделить из него «Сказание о первых князьях» и приняв без оговорок хронологическую сетку датированных событий и «пустых» лет. Между тем, как мне представляется, стержнем, вокруг которого собирались летописные материалы, было именно «Сказание…» (или — сага), повествующее об Олеге, Игоре, Ольге и Святославе. Может быть — и о сыновьях Святослава, кончая Владимиром, крестившим Русь, однако без каких-либо богословских экскурсов, привнесенных в текст позднее.
Рюрик, как можно думать, в русской истории появился значительно позже, его инородность «Сказанию…» и хронологическая оторванность от событий X века достаточно очевидны. Гораздо сложнее вопрос об Аскольде и Дире. Кем они были, где княжили — на Днепре или на Дунае? Связаны они с набегом «черноморской руси» на Константинополь, о чем повествует «чудо о ризе Пресвятой Богородицы», или нет? Приняли ли крещение и в какой мере правомочна реконструкция «Летописи Аскольда», предложенная украинским историком Брайчевским? На эти вопросы сейчас невозможно ответить.
Литературный характер «Сказания…» не вызывает сомнений. Повествования о княжении Святослава и Олега-Одда — это только вольные вариации на заданную тему. Однако в отношении Ольги ситуация гораздо более сложная. Внимательный читатель древнерусского текста «Повести…» обратил внимание и на стилистическое единство рассказа о мести Ольги и об осаде Константинополя Олегом, и на явный стилистический разнобой в повествовании о поездке Ольги в Константинополь, ее крещении, возвращении домой и последующей смерти. Собственно, здесь перед нами как бы два образа Ольги энергичная, жестокая, самовластная правительница (в разговорах с императором в Царьграде, в ответе его послам в Киеве), и — благочестивая христианка, терпеливо сносящая строптивость сына, а потом и просто попавшая в осаду бабушка с внуками.
Двум этим образам соответствует и стилистическая двойственность текста, заставляющая полагать, что перед нами результат многократной переработки «Сказания…», из которого первый его редактор по идейным соображениям безжалостно выбрасывал все, что казалось ему лишним. Вряд ли я ошибусь, увидев в нем человека Церкви. На первом месте у него стояла идея обращения Ольги. Он знал, что она окончила жизнь христианкой, и потому заменял в описании поездки все, что казалось ему несообразным с сюжетом, вписывая в текст благочестивые сентенции.
Конечно, редактор этот был человекам своего времени, притом, не побоюсь утверждать, — человеком» русским. Он ценил мужество и незаурядный характер княгини, восхищался ее самообладанием и блестяще проведенной операцией против древлян. Его нисколько не смутила языческая жестокость молодой вдовы, озабоченной закреплением киевского престола за малолетним Святославом. Другое дело — Константинополь. Здесь, по его мнению, необходима основательная редактура. Однако отдельные фразы и ситуации он оставил без исправления, и мы можем по ним судить о первоначальном тексте или — вернее — о том, чего в нем не могло не быть
По ходу нашего рассказа станет ясно, почему это так важно. При первом чтении рассказ «Повести…» о поездке Ольги в Константинополь не вызывает вопросов. Настораживает только ее ответ послам императора уже по возвращении в Киев: из него можно понять, что она долго ожидала приема во дворце, будучи задержана на своем корабле у причалов Золотого Рога. Куда же делась эта деталь повествования? В сохранившемся тексте ее нет, но ответ послам свидетельствует, что в «Сказании…» она была на своем месте.
Загадочна и причина поездки Ольги. Если житие княгини достаточно пространно говорит о ее сочувствии христианству, о желании креститься именно в Царьграде, то «Повесть…» этого еще не знает. Она воспроизводит сохраненные редактором фразы «Сказания…», но ничего не говорит о причинах поездки. По-видимому, последняя была изъята редактором, не получив никакой замены.
В самом деле, дошедший до нас текст говорит лишь о том, что «Ольга пришла к Царьграду», была принята императором и «когда тот увидел ее столь красивую и умную, то удивился ее разуму и, беседуя с ней, сказал: «Пригодна ты царствовать вместе с нами в столице» Из этого Ольга заключила, что императором овладел бес сладострастия, и весьма разумно заявила, что сначала (то есть до того, как пойти под венец) ей следует креститься. Когда же манёвр удался и Ольга была крещена при участии самого императора, последнему ничего не оставалось, как с восхищением признать: «Перехитрила ты меня, Ольга!».
О полнейшей неисторичности рассказа я уже писал. Факт этот лишь подтверждает высказанные выше предположения о неисторичности всего первоначального «Сказания…» Но есть еще одно обстоятельство. Комментаторы отрывка восхищаются остроумием русской княгини, однако не задаются вопросом: а в чем, собственно говоря, проявилась хитрость Ольги? Она сделала императора своим восприемником при крещении. Но если крещение было действительным, то никакой хитрости в этом нет. Вот если Ольга уже была крещена, то значит она притворилась некрещеной, чтобы избежать сетей, которые расставил ей сластолюбивый император. Тогда, конечно, это хитрая уловка.
Но если произошло настоящее крещение и в Киев Ольга возвратилась новообращенной христианкой, вряд ли бы автор «Сказания…» решился вложить в ее уста столь непочтительный ответ послам ее крестного отца! Мнимого крестного — другое дело… Именно этот факт — изначальное христианство Ольги — редактор «Повести…» (или «Начального свода» 1039 года) убрал из текста — ему надо было рассказать о принятии креста княгиней из рук самого константинопольского патриарха. Как и автор «Сказания…», последующий редактор точно знал, что Ольга ездила в Константинополь, причем датировал это событие летом 955 года. В качестве отправной он взял дату смерти Ольги — 11 июля 969 года (впрочем, дата эта ничем не подтверждена) и известие о том, что после смерти Игоря до ее крещения — прошло десять лет, а после крещения она прожила около 15 лет.
Не будем задаваться вопросом, как могли появиться эти цифры. Нам уже известно, что практически все поддающиеся проверке даты этой части «Повести…» оказываются ошибочными, за исключением разве что полной (развернутой) даты договора Олега с греками. Что же касается даты неудачного похода Игоря, то она основана только на неполной дате неудачного набега руси на Константинополь у продолжателя хроники Георгия Амартола. Там указан лишь день июля и соответствующий индикт, то есть порядковый номер года в очередном пятнадцатилетнем цикле. При этом надо помнить, что XIV индикт приходится не только на 941 год, но и на 896-й, когда шла греко-болгарская война, на 911-й, когда был заключен договор Олега, на 926-й, когда болгарский царь Симеон в последний раз сотрясал границы империи, и даже на 971 год, когда Цимисхий изгонял из Болгарии Святослава с его «черноморской русью»…
Можно ли поверить, что русы отмечали каждый XIV индикт очередным набегом на Константинополь?! И если первые две даты (896 и 911 годы), как и последняя (971 год), отпадают по причине упоминания в тексте договора Игоря с греками имен Романа, Константина и Стефана, то 926 год вполне может конкурировать с 941 годом. Ошибочной оказалась и дата поездки Ольги в Константинополь.
Я уже говорил, что существует описание приема Ольги в императорском дворце, составленное Константином VII Багрянородным (оно вошло в его книгу «О церемониях») — тем самым императором, которого молва совершенно напрасно пыталась обвинить в посягательстве на целомудрие русской княгини. У Константина VII была жена Елена — в ее честь, вероятно Ольга и получила христианское имя «Елена», был сын Роман ІІ — соправитель. К тому же — и это, пожалуй, главное — Константин резко выступал против браков членов императорской семьи с «варварами», к которым относил славян и русов.
В императорском дворце Ольга была торжественно принята дважды — в среду, 9 сентября, и в воскресенье, 18 октября. Но в каком году? Согласно всем расчетам, выбирать приходится между 946 и 957 годами. Мнения историков на этот счет расходятся, однако большинство из них сейчас склоняется, следом за Г. Г. Литавриным, к первой дате — на нее указывает ряд обстоятельств, связанных с описанием приема Ольги, и указание на IV индикт в общей описи этой группы приемов во дворце.
Автор: Андрей Никитин.