Мишель Ней – рождение легенды
Отцом последнего «князя Московского» был француз, по профессии бочар, происхождения незнатного, и нет у нас сведений, что его снедали заботы о методах управления русским государством. Пьер Ней мастерил всю жизнь бочки, и историки доподлинно знают о нем лишь то, что он произвел на свет блестящего французского военачальника, ближайшего сподвижника Наполеона — Мишеля Нея. Перечень официальных титулов и полуофициальных прозвищ Нея нескучен: маршал Франции, герцог Эльхингенский, князь Московский, храбрейший из храбрых — последнее дано ему лично Бонапартом и прочно за ним укрепилось во французской историографии.
Надо признать, что титулом князя Московского маршал воспользовался — в 1812 году Ней жил в Кремле и был одним из фактических правителей старой русской столицы. Да и князем пожаловал император Нея не даром: он возглавлял ответственный участок в Бородинском сражении, в том самом, которое французы упорно считали выигранным и называли битвой при Москве.
А вспомнили мы бравого рубаку сейчас оттого, что с его именем связана одна устойчивая легенда, продолжающая привлекать интерес ученых с позапрошлого века до нашего времени. Дело в том, что есть версия, по которой Мишель Ней не был вовсе расстрелян, как полагали Бурбоны, а уцелел, и более того…
Но… следуя канонам распространенного жанра, на этом интригующем месте сделаем экскурс из области занимательных догадок в область не менее занимательных, однако достоверных фактов.
Головокружительная карьера Мишеля Нея типична для наполеоновских генералов. Он родился в 1769 году в городе Саррлуи, (кстати, в том же году на Корсике родился Наполеон Бонапарт), получил некоторое образование, уже в 19 лет поступил в гусарский полк, и через четыре года он лейтенант. Способного рыжеволосого офицера с зелено-голубыми глазами скоро заметил и приблизил сам Наполеон. Под его началом Ней около двадцати лет покорял Европу, дослужившись к 1812 году до маршала и герцога.
К этому времени Ней имел на своем счету немало громких побед, однако именно роковая русская кампания покрыла его имя неувядаемой славой. После Бородина — он князь Московский, а после выхода «великой армии» из Москвы ему доверено прикрывать ее беспорядочное отступление.
Мы как-то привыкли считать спасение остатков наполеоновского полчища результатом несогласованности действий и отчасти бездарности царских любимцев, генералов и одного адмирала. В наиболее популярной форме это выражено дедушкой Крыловым в его известной басне. Это правда, но не вся. Отдадим должное и французам, в частности Нею, который в критический момент не растерялся, проявил безудержную отвагу и вывел арьергард «великой армии» из, казалось бы, безнадежного положения. Процитирую строки мемуаров одного из тех, с кем был достаточно откровенен император, — Армана де Коленкура: «Герцог Эльхингенский был героем похода… Император возлагал надежды лишь на его исключительное мужество и присутствие духа; армия держалась такого же мнения… — Я отдал бы, — говорил император, — 300 миллионов золота, которые хранятся у меня в подвалах Тюильри, чтобы спасти его.
…Вице-король (пасынок императора Евгений Богарнэ) сообщил, что в ночь с 18 на 19 герцог Эльхингенский перешел через Днепр возле Варышек по только что образовавшемуся льду.
Ни одно выигранное сражение не производило никогда такой сенсации. Радость была всеобщей: все были точно в опьянении; все суетились и бегали, сообщая друг другу о возвращении Нея; новость передавалась всем встречным. Это было национальным событием, офицеры считали себя обязанными сообщить о нем даже своим конюхам. Офицерам и солдатам — всем казалось, что нам не страшны теперь судьба и стихии, что французы непобедимы!» Конечно, последняя фраза Коленкура не может не вызвать усмешку, но вот что пишет о той же самой операции наш крупнейший авторитет академик Тарле: «Ней, отрезанный от остальной армии, после страшных потерь… был… прижат к реке почти всей кутузовской армией. Ночью он переправился через Днепр севернее Красного».
И еще два долгих и кровопролитных года водил маршал Ней свои полки, спасая расползающуюся империю. Но когда обреченность этой самой империи становится донельзя очевидной, он среди тех приближенных, которые убедили императора отречься от престола. Бонапарт направляется на остров Эльбу, а воцарившийся Бурбон обласкивает Нея, жалуя ему звание пэра.
…Наполеон бежит с Эльбы и вновь появляется во Франции. Ней клянется привезти Наполеона «в железной клетке», целуя на верность руку королю Людовику XVIII. Но перед генеральным сражением маршал-пэр внезапно переходит на сторону своего бывшего императора и дисциплинированно исполняет все его новые приказы. Важных побед он уже не одерживает, но личная его храбрость продолжает приводить в восхищение очевидцев. При Ватерлоо, например, он одиннадцать раз ведет за собой солдат на английские позиции, под ним подряд убивают четырех лошадей, и он пересаживается на пятую. Пополз слух, что Ней ищет смерти…
Смерть на поле боя миновала его, но в скором времени маршал предстает перед палатой пэров по обвинению в измене. (Военный суд счел себя некомпетентным решать судьбу пэра Франции ). Перетрусившие, но удержавшиеся у власти роялисты требуют вотировать «князю Московскому» смертную казнь. Подавляющим большинством смертный приговор Нею выносится; исполнение его торопят. (Присутствовавшие на суде русские офицеры и среди них будущие декабристы протестовали против «судебного убийства» маршала, хоть он и был их врагом.) Храбрый маршал на суде держался с достоинством, защищался слабо, да и его адвокаты особенного усердия не проявили. После прощания с семьей на рассвете 7 декабря 1815 года маршала выводят на площадь Обсерваторий, где взвод гренадеров готов расстрелять сорокашестилетнего Нея. Маршал, раздав милостыню беднякам, сам командует своим расстрелом. Раздался залп из двенадцати ружей…
Соединенные Штаты Америки в начале позапрошлого века нуждались в рабочих руках и охотно принимали на свою землю стекавшихся сюда иммигрантов не проявляя излишнего любопытства к их иногда весьма извилистым жизненным путям. А европейские катаклизмы способствовали притоку лиц самых разных национальностей, вероисповеданий, намерений…
В конце января 1816 года регистрационное бюро одного американского порта посетил человек только что сошедший с палубы парохода, прибывшего из Бордо. Он назвался Питером Стюардом Неем.
Через три года он появился в городе Броунсвилле, штат Северная Каролина, и стал там школьным учителем. Он хорошо знал искусство, сам недурно рисовал и писал стихи. В то время, как свидетельствуют очевидцы, ему было около пятидесяти лет, он был строен, рыжеволос, с зелено-голубыми глазами.
Однажды, в 1821 году, один из его учеников принес в класс газету, в которой сообщалось о кончине на острове Святой Елены бывшего императора Франции Наполеона Бонапарта. Уроки в тот день пришлось прервать — прочитав это извещение учитель почувствовал себя дурно и его пришлось доставить дом, где он пробормотал, что раз Бонапарта нет в живых, то и ему нечего делать на этом свете. Своему врачу Мэттью Локку он заявил, что он и есть маршал Франции Мишель Ней.
Это не было сенсацией для его американских друзей. В Броунсвилле знали, что Питер Стюард — отличный наездник, прекрасный фехтовальщик; следы множества ран неоспоримо свидетельствовали о богатом боевом прошлом школьного учителя. Ней много говорил о высшем свете французской империи. Не раз обнаруживал он знание стратегии, что выражалось в частности в записях (на французском языке) на полях книг, посвященных наполеоновским войнам. В заметках этих Питер Стюард также писал о своем личном участии в сражениях, причем, касаясь битвы при Ватерлоо, отводил, снимал всю вину за поражение в ней Мишеля Нея, обвиняя в неудаче французского, прежде всего генерала Груши, как и было принято считать впоследствии.
Итак, уже в середине позапрошлого века легенда о спасении маршала не только родилась, но и нашла исключительное распространение: забегая вперед, скажу, что и по сию пору в США находится немало сторонников отождествления Мишеля Нея и Питера Стюарда Нея. Сам Питер Стюард Ней объяснял свое спасение клятвой солидарности, которую давали члены «многочисленного тайного общества «Розенкрейцеров Черного Орла»; английский главнокомандующий генерал Веллингтон, входивший вместе с Неем в эту ложу, не мог нарушить этой клятвы. Удалось узнать, что, действительно, оба полководца состояли членами этого общества. Кстати, узнали об этом достоверно уже после смерти таинственного школьного учителя, и выяснение это было лишь частью большой работы, которая проводилась и проводится поныне, дабы отыскать истину. Историки разделились на два лагеря: одни считают, что Мишель Ней избежал казни, другие с этим не согласны.
Американский ученый Берж указывает, что еще на корабле, который вез Нея в Америку, его узнал матрос, напрямик спросивший эмигранта, не маршал ли он Франции. Далее, дошлый американский репортер отыскал бывшего наполеоновского солдата, некоего Филиппа Петри, встречавшего Питера Стюарда в Америке и клявшегося, что он и его бывший маршал — один и тот же человек. Сохранились сведения о том, что свое пребывание в Люксембургской тюрьме в ожидании казни маршал услаждал игрой на флейте; одним из первых приобретений Питера Стюарда по приезде в Америку был этот музыкальный инструмент. Наконец, самый веский довод — графические экспертизы почерков сохранившихся писем Мишеля Нея и заметок Питера Стюарда Нея.
В 1895 году одну из них провел Давид Н. Карвало (между прочим, один из экспертов по делу Дрейфуса), в 1934 году тот же эксперимент проделал Генри Томас. Результаты у обоих одинаковы — почерки обладают удивительным сходством и вполне могут принадлежать одному и тому же лицу. Натансон приводит также полученное им письмо французского историка Тессье, где подтверждается отсутствие разницы в подписях сравниваемых лиц.
Правда, более достоверным считается несколько другое, чем у Питера Стюарда, описание Мишеля Нея. По этому варианту графиня Ида де Сент-Эльм, большая поклонница герцога Эльхжигенского, умолила Веллингтона содействовать продлению жизни Нея. Веллингтон будто бы согласился, и 7 декабря 1815 года солдаты стреляли холостыми патронами, а в момент выстрела маршал раздавил заранее припасенный мешочек с красной жидкостью и упал, имитируя трагическую смерть. А потом британский агент Хатчинсон сопроводил беглеца до судна.
Ученые-скептики, однако, отмечают, что Питер Стюард Ней был чересчур образован для Мишеля — маршал отнюдь не слыл эрудитом, и хотя у него было три года для самообразования, сомнительно, чтобы он овладел искусствоведением, лингвистикой и живописью в такой степени. Американский филолог Д. М. Куинн проанализировал стихотворения школьного учителя и доказал, что произведения эти мог сочинить только человек, родным языком которого был английский. Что касается сходства обоих Неев, то мировую историю, заявляют скептики, двойниками не удивишь. Питер Стюард говорил о ране, полученной им при Ватерлоо, хотя известно, что маршал Ней вышел из этой битвы целым и невредимым. Ней не примкнул к группе бонапартистов, осевших в Соединенных Штатах. Он даже не встречался с ними. Почему Ней не вернулся во Францию после революции 1830 года, когда воинов Наполеона встречали там с распростертыми объятиями? И, наконец, почему об инсценировке казни (если таковая была!) всю жизнь молчали непосредственные ее участники?
Питер Стюард Ней — просто мифоман, — делают выводы многие историки, — и, как это бывает с мифоманами, внушил не только другим, но и себе, что он и есть Мишель Ней. А три года — с 1816 до 1819 — он использовал для тщательного изучения биографии маршала и истории Франции начала 19-го века.
В 1887 году вскрыли гроб Питера Стюарда Нея, чтобы исследовать его останки, однако, при этом уронили череп покойника, тот раскололся на мелкие кусочки, стал непригоден для изучения. В 1903 году на кладбище Пер-Лашез была вскрыта могила маршала Мишеля. По словам могильщика Дюмениля, она была пуста!
Автор: А. Осповат.