Когда философы бежали, а врачи остались. Экскурс в историю античной медицины.

В конце —VI века из Малой Азии бежали (от смуты и от персов) все, кто мог, и великолепная ионийская наука, о которой говорилось в прежних очерках, перестала существовать. А что осталось? Как ни странно, на западном берегу Малой Азии, южней Ионии, осталась и даже бурно в те годы расцветала наука медицинская. Три медицинские школы заявили о себе — родосская, книдская и косская. Так и хочется представить себе героев-врачей, не убоявшихся страшных врагов, не бросивших больных и под тяжким иноземным игом творивших святое свое дело. Но одно смущает — все три школы почему-то уместились на крохотном пятачке карийского Шестиградия.

Короткая консультация с «Историей» Геродота, и все встает на место: оказывается, Шестиградие выступало на стороне персов. Поэтому, когда разгромили ионийское Двенадцатиградие (ту самую рыхлую конфедерацию, которую Фалес безуспешно пытался обратить в крепкую федерацию), а персы в —493 году уничтожили Милет, карийское Шестиградие (конфедерация еще более рыхлая) вовсю пользовалось плодами своего предательства.

В частности, поток беженцев стал для карийцев источником дешевой рабочей силы, в том числе и интеллектуальной. Но почему расцвела именно медицина? Думаю, причина простая — интеллектуалы шли туда, куда их брали, а в Кари и храмовая медицина существовала давно. Все три школы выросли из асклепинов — храмов, посвященных легендарному врачевателю Асклепию, который как раз тогда, около — 500 года, был обожествлен.

У греков вообще миф от истории отделить трудно. С одной стороны, Асклепий — явно из мифа: сын Аполлона и Корониды (внучки бога войны Ареса), причем отец извлек младенца Асклепия из чрева мертвой матери (которую убил из ревности), лежавшей уже на погребальном костре; медицине его обучил кентавр Хирон; Асклепий — идеальный врач, не только лечивший больных, но даже воскрешавший мертвых, за что и лишен Зевсом жизни.

Асклепий в виде греческой статуи.

Но с другой стороны, известен реальный город Трикка в Фессалии (область на севере Греции), где владели поместьем сыновья Асклепия — Махаон и Подалирий, тоже искусные врачи. Они воевали и лечили греков в троянской войне (вероятно, около —1260 года); Махаон погиб, а Подалирий обосновался в Карии, где дал начало той ветви врачей-асклепиадов, что подарила миру три упомянутые выше медицинские школы. К косской школе принадлежал и великий Гиппократ (живший около —460/—370 годов), который вполне серьезно назывался шестнадцатым от Подалирия, восемнадцатым от Аполлона. В Фессалии тоже славился род асклепиадов, потомственных врачей: от них, между прочим, вел свою родословную великий Аристотель (—383/—321 годы).

Предки Гиппократа правили и лечили на острове Кос. А рядом с ним, на материке, неподалеку от города Книд, почиталось одно из первых святилищ в память Асклепия, основанное, как все были уверены, Подалирием. Первоначально храмы-лечебницы посвящались традиционным богам — Аполлону, Плутону и другим. Странно, но в Аполлоне греки видели не разбойника (он «вылечил» отнюдь не только свою юную любовницу Корониду), а бога врачей и врача богов.

Не просто расчленить храмовую медицину и научную. Науки (как мы ее теперь понимаем) в храмах не существовало. И жрецы, и пациенты были уверены, что исцеление приносит сам бог, являющийся к больным во сне, а потому успех зависит от магических приготовлений, молитв и жертвоприношений. Записи об исцелениях велись и даже вывешивались на обозрение, но никак не обрабатывались, а случаи невнимания бога к пациенту вообще не считались интересными, так что и о медицинской статистике говорить вроде бы не приходится. Лекарств, если не считать минерального источника (около которого храм всегда строился) поначалу не было.

Однако и в обычной (внехрамовой) медицине лекарства считались отнюдь не обязательными. Если книдская школа врачей (не путать с книдским асклепейоном) назначала лекарства щедро и в дозах, каких мы бы не выдержали, то косская славилась своим недоверием к ним, предпочитая лечить ваннами, диетой, гимнастикой и вообще — здоровым образом жизни.

Книдцы искали для каждого симптома свое лекарство, явно взяв такой подход, как и многие лекарства (например, женское молоко в качестве наружного средства), из Египта. С больным они обходились, как с испорченным механизмом, и научились выстукивать, выслушивать, встряхивать, прочищать (слабительными и рвотными — тоже египетское наследие), взрезать, прижигать и зашивать. Косцы, дотошно собирая сведения о болезни, а не о симптомах, искали пути лечения организма как целого.

Когда Гиппократ прославился, косские жрецы стали говорить, что он всему научился у них. Действительно, следы асклепейона (и книдского тоже) у него есть — длиннейшие перечни симптомов и исходов,— но разве можно было, глядя лишь на это, осознать целостность организма?

Откуда целостный строй мысли взялся? Не из уничтоженного ли Милета?

Тут самое время сказать, откуда мы вообще что-то знаем о греческой медицине. О храмовой — в основном оттуда же, что и о ранних философах — из «фрагментов», то есть из кропотливо собранных отдельных фраз, разбросанных по сочинениям на иные темы. Зато обычной медицине повезло куда больше: до нас дошел знаменитый Гиппократов корпус — более семидесяти «книг» (текстов, когда-то умещавшихся на одном папирусном свитке каждый). «Книг», написанных самим Гиппократом, там немного — около восьми (единого мнения на сей счет нет), в основном же вперемешку представлены труды книдской и косской школ (и двух школ, о которых речь впереди). Выявление данного факта — результат въедливой двухвековой работы историков и филологов.

Если от книдской и косской школ дошло много сочинений как чисто практических, так и сугубо теоретических, если об асклепейонах писали даже сатирики, то о милетской медицине мы не знали бы ничего, если бы не один чудом уцелевший текст. Он тоже почему-то попал в Гиппократов корпус, хотя с первого же взгляда ясно, что не только к Гиппократу, но и ни к какой школе отношения не имеет и вообще гораздо всех их старше. Называется он «О седмицах». Точнее, речь идет о первых одиннадцати главах сочинения с этим названием, являющих собой отдельный трактат. (В древней медицине было принято называть весь труд по первой теме.)

Сказать, что историки медицины мало его ценят, значило бы польстить ему: они его игнорируют. Так, в «полном» переводе Гиппократова корпуса, изданном «Медгизом» в 1936—1944 годах, трактатом пренебрегли (правда, есть там и другие изъятия, помельче). Как хорошо, что древние были не столь привередливы, — выбрось они трактат из Корпуса, только бы мы его и видели. Пропал бы, как сотни тысяч других сочинений. От строк его веет дремучей стариной, но лишь в XX веке было осознано, и то не сразу и не всеми, что написан он в Милете —VI века. Иными словами, это — древнейший дошедший до нас греческий прозаический текст. Старше него лишь поэмы Гомера и Гесиода, да горстка фрагментов.

Трактат утверждает, что миром правит число семь, ибо «таково число мира, семичастна всякая форма в нем, семичастен порядок каждой из частей». Автор указал важные для него семерки — как медицинские (семь функций головы, семь частей тела, семь дней болезни до кризиса и тому подобное), так и прочие: космологические, географические и одну филологическую. Поэтому будем называть автора гептадором (то есть семерочником).

Пусть сами семерки и не кажутся нам серьезными находками (чего стоят хотя бы семь частей тела — все внутренности, включая сердце, сочтены при этом одной частью), но нельзя отрицать, что с их помощью гептадор рассмотрел мир как некое единство. Меньшим, но тоже единством, был для него и человек. А это и есть тот целостный взгляд на мир и человека, которым стала впоследствии знаменита Гиппократова традиция.

Продолжение следует.

Автор: Юрий Чайковский.