Драма на охоте
Потребность в агентах вновь возникла во время междоусобной войны между тремя наследниками Святослава Игоревича, убитого в днепровских порогах печенегами в 972 году (по другим записям — в 970-м). Поводом к ней, по летописи, послужило убийство одним из Святославичей — древлянским князем Олегом — Люта, сына главного отцовского (даже дедова еще) воеводы Свенельда, служившего теперь старшему из братьев, Ярополку.
Молодой князь Олег однажды тешился «ловами». Вдруг из чащи вылетел на него не дикий зверь, а гордый всадник в дорогом уборе. Святославич нахмурил брови: «Кто се есть?» Кто-то из дружинников узнал: «Свенельдич!» Лют, на свое несчастье, тоже выехал поохотиться. И звери, которых он «гнал», привели его из-под Киева в знакомые древлянские леса, где когда-то собирал дань его отец. Олег не так давно стал полноправным властителем. Он, наверное, еще только начинал постигать жуткую прелесть новой забавы — безнаказанно распоряжаться судьбами людей. Случай ощутить ее во всей полноте представлялся отменный. И Свенельдич стал охотничьим трофеем Олега («заехав, убии»,— говорит летописец).
Художник Радзивилловской летописи изобразил эту сцену примерно так же, как за тысячу лет до него древнеримский живописец проиллюстрировал нападение на вождя рабов, Спартака, Феликса из Помпеи: атакующий всадник обрушивается на соперника сзади и поражает его копьем. Атакуемый успевает только обернуться. Очевидно, глагол «заехал» (в отличие от «наехал») предполагал вот такое нападение с тыла или из засады. На обоих всадниках буквально нет лица, хотя есть шапки. Лют протягивает к Олегу(?) руку в жесте изумления, недоумения, боли или просьбы о пощаде. Действие происходит в густом лесу, символизируемом двумя деревьями на горках. У правого края сцены — полуобернувшийся матерый олень. Это и зверь, которого «гнал» Лют и который неожиданно спасся благодаря вмешательству Олега, и некий символ непостоянства земного счастья. Преследуемый избавляется от опасности, а преследующий сам нежданно попадает в силки.
Конечно, мотивировка преступления в летописи выглядит не очень серьезной и может претендовать на правдоподобие лишь при условии полного доверия к летописной версии — дескать, Олег действовал в меру собственного разумения (точнее, неразумия). У Татищева на этот счет даны некоторые разъяснения: Олег неожиданно «съехался» в лесу с Лютом, и «учинилась» между ними «о ловле распря». Князь совершил убийство в состоянии аффекта — «оскорбяся» на наглость оного Люта. Однако знаменитый историк С. М. Соловьев считал, что для Олега в любом случае было бы естественнее отпустить знатного пришельца с миром. Если же этого не произошло, то, значит, все было не так просто и за спиной Олега кто-то стоял. То есть, иначе говоря, убийство Люта Свенельдича следует считать убийством политическим — заранее оговоренной враждебной акцией против окружения Ярополка, хотя и осуществленной, возможно, экспромтом. Да, нельзя исключать, что это был первый выстрел тайной войны, спровоцировавший через два года настоящую.
Кто именно готовил ее в стане Олега, осталось неизвестным. Ярополка же подталкивал к ней, прежде всего, горевший местью старый Свенельд («молвяше всегда Ярополку Свеналд: «Пойди на брат свой и прими волость его», — хотя отмьстити сыну своему»,— пояснял летописец), а за спиной младшего Святославича — Владимира — стоял его «уй» — дядя по матери — Добрыня. Эти окруженные стеной соратников и приверженцев воеводы, «дядьки», «кормильцы», обычно пестовавшие княжичей с младенческих лет, оказывали на них длительное и сильное психологическое влияние. И при благоприятном стечении обстоятельств, а именно — раннем сиротстве опекаемых венценосцев, закономерно выдвигались на главные роли в государстве.
Первым таким пестуном, возможно, был сам вещий Олег, которого один из древних летописцев считал не князем, а воеводой. Теперь ситуация в общем повторялась, с тем только отличием, что никто из воевод и «кормильцев» не претендовал на узурпацию формальных прерогатив и что временщиками управлялись сразу три центра — Киев, Вручий (Овруч) и Новгород. А последнее означало, что мина под общественный мир уже подведена и рано или поздно взорвется.
Окружение Ярополка желало видеть его единодержавцем. Советники Олега и Владимира, понимая это, должны были готовиться к отпору и, вероятно, искать союза, вынашивая собственные честолюбивые (сепаратистские и передельные) замыслы. Может быть, сторонники Олега сочли себя достаточно готовыми, чтобы первыми бросить вызов. Он был принят («бысть межи ими ненависть — Ярополку на Олега»). Если только все не происходило с точностью до наоборот — если наезд Люта сам не был демонстрацией намерений Киева.
Наконец в 977 году разразилась война. Ярополк двинулся в поход на Деревскую землю. В битве у Вручего Олег был разбит и пытался спастись за его стенами. Но в давке на крепостном мосту был сброшен в «дебрь» (заросший кустарником ров) и задохнулся там под трупами людей и лошадей. Когда его по приказанию Ярополка с трудом отыскали и положили на ковер, победитель «плакася» и с укором выговаривал удовлетворенному Свенельду: «Вижь, сего ты еси хотел?» После чего (что делать!) «прия» Деревскую землю…
«Слышав же се Володимер в Новегороде, яко Ярополк уби Ольга (Олега),— рассказывает летописец,— убоявся бежа за море, а Ярополк посадники своя посади в Новегороде, и бе володея един в Руси». Испуг еще одного неопытного правителя, новгородского князя Владимира, вполне понятен без особых разъяснений. И действия Ярополка подтверждают, что он был небеспочвен. Но, может быть, прав один авторитетный историк, усмотревший в мгновенной реакции Владимира на события, происходившие за тысячу верст от Новгорода, след какой-то причастности его к планам и действиям Олега. Не столько, видимо, его, сколько своего «дядьки» Добрыни, которого можно считать первым известным начальником службы безопасности на Руси. Не исключено, что и весть о драматическом финале схватки старших братьев он получил от кого-то из своих агентов, находившихся у Олега.
Надо учесть, что давно существует предположение, что дед Владимира по матери Малк Любечанин — одно и то же лицо с неудачливым женихом княгини Ольги, правителем древлян Малом. И Владимир, следовательно, наследник древлянских князей. Верится в это не очень, но — кто знает? В таком случае предполагаемый сговор между Владимиром и Олегом через посредство «дядек»-воевод получил бы обоснование в стремлении младшего Святославича и Добрыни подышать в будущем воздухом родины (что могло произойти при перемещении Олега на киевский стол)…
Пребывание «за морем» подействовало на впечатлительного князя благотворно. Возвратившись то ли через год, то ли через три в Новгород, он не только позабыл о своих страхах, но выгнал Ярополковых бояр, поручив им передать старшему брату слова, достойные самого легендарного Святослава Игоревича: «Володимер ти идет на тя, пристраивайся противу биться». Таким чудодейственным, лекарством оказалась приведенная с собой наемная варяжская дружина!
ПЕРВЫЙ НАЧАЛЬНИК ТАЙНОЙ СЛУЖБЫ
Вернув себе прежнюю воинственность, Владимир вскоре продемонстрировал и качество благоприобретенное — осмотрительность. А может быть, оно вернулось и к Добрыне, на совести которого, так или иначе, была неподготовленность новгородского княжеского правительства к развитию событий на юге. Князь, а точнее, опять Добрыня, перед выступлением против Киева позаботился о том, чтобы либо приобрести надежного и управляемого союзника (о чем сообщала и одна из татищевских летописей), либо, по крайней мере, обезопасить свой будущий тыл. «Отроки» Владимира отправились в Полоцк сватать за своего господина дочь местного властителя Рогволода — Рогнеду. Полочанин затруднился, потому что в Киеве, как оказалось, тоже не дремали. Он (по Татищеву) «представил» дочери «послов Владимировых», но Рогнеда заявила, что не собирается разувать «робичича» (сына княжеской рабы) и «хочет» Ярополка.
Оскорбленный Владимир «пожалился» Добрыне, и в действие вступил «вариант Б». Новгородско-варяжское войско вторглось в Полоцкую землю, Рогволод был разбит и затем убит вместе с сыновьями. А Рогнеда, которую уже собирались увозить в Киев, стала женой Владимира. Вероятно, «отроки», посланные Добрыней, занимались не только сватовством, но успели собрать и кое-какую военную информацию, обеспечившую Владимиру победу. Конечно, теперь на полоцкую помощь, по крайней мере, существенную, рассчитывать не приходилось, но и Ярополк не мог ее получить и ударить в спину новгородской рати. Успех в первой дипломатической и военной схватке сопутствовал Владимиру.
Но настоящая борьба была еще впереди. Ярополк был слишком силен, и хорошо усвоившие прошлые уроки новгородский князь и его энергичный, предприимчивый дядя тщательно готовились к решительному столкновению, стараясь все предусмотреть. Я прошу читателей не воспринимать эти слова как авторскую риторику, поскольку они находят подтверждение в активизации «агентурной службы» новгородского князя…
Продолжение следует.
Автор: В. Плугин.