Археология изнутри
«…Испытываю странное ощущение: многодневные тяжелые переходы, борьба с песками, многолетние попытки расшифровать непонятные очертания древней ирригационной сети, прочитать за размытыми валами и буграми контуры древних городов и селений, поиски, разочарования, открытия — все это связано с этим куском земли, сейчас охваченным двухчасовым перелетом, фантастически сжавшим масштабы прежних ассоциаций». Эти слова принадлежат С. П. Толстову, выдающемуся археологу, впервые использовавшему авиаразведку и аэрофотосъемку для изучения памятников древнего Хорезма. Первый же опыт, а это было еще в 1946 году, позволил обследовать огромную территорию низовьев Амударьи и Сырдарьи и открыть более двухсот памятников.
Чтобы получить те же результаты обычной, наземной разведкой, потребовался бы труд нескольких разведочных отрядов в течение многих сезонов, причем и тогда не было бы полной уверенности в том, что что-то не осталось в стороне от разведочных маршрутов.
Конечно, вертолет в археологии очень хорош. Его неприхотливость в выборе посадочных площадок, возможность зависать и опускаться там, где, по твоему разумению необходимо,— все это качества бесценные. И все-таки применяется он далеко не всегда и не везде. По разным причинам. Да и не всегда он был, вертолет.
Но как же все-таки археологи находят древние памятники? Развалины древних крепостей, скажем, или огромные степные курганы хорошо заметны и неопытному глазу. Но ведь это только часть древних объектов, изучаемых археологией. Остальные разрушены, затянуты тысячелетними наносами почвы и полностью слились с окружающим ландшафтом. Видит ли археолог сквозь землю? К сожалению, намного меньше, чем хотелось бы, но все-таки кое-что «видит».
…Заросший травой и мелким кустарником склон на берегу большой реки. Трава, кусты, скальные обнажения коренных пород, камни, заросшие желто-серыми пятнами лишайника. Словом, ничего особенного. Но вот нога упирается в камень, торчащий из земли неестественно. Камень, как камень, каких много вокруг, но все они лежат плашмя, а этот — стоит торцом. Под прямым углом к нему — еще один такой же.
Беремся за лопаты. И вот постепенно обнажается каменный ящик. Лопаты откладываются в сторону, теперь в ход идут ножи и кисти. Перед нами — глиняный горшок, а рядом — останки: кости человека, погребенного здесь по древнему ритуалу более четырех тысяч лет назад.
В нашей археологической экспедиции — несколько студентов технического вуза. Поначалу им трудно понять, как же так, откуда мы знаем, где копать. Они воспитаны иначе. Собрал схему, подключил прибор, снял серию измерений, построил кривую. Если кто-то другой повторит этот эксперимент, то получит то же самое. А здесь, если по этому же склону пройдется кто-то другой, не археолог, почти наверняка ничего не найдет. Это потом, став опытными инженерами, они убедятся, что и в их деле чрезвычайно важны и необходимы опыт и интуиция. А пока мы иронизируем друг над другом, спорим и пытаемся сблизить позиции.
Еще совсем недавно успехи полевой археологии полностью определялись опытом и интуицией исследователя. Не будем судить о том, хорошо это или плохо,— иного пути не было. Каждый исследователь набирался опыта у своих учителей и у матушки-земли. Профессиональный глаз и по сей день остается основным «прибором» археолога-полевика. И прежде, чем он приобрел способность на глаз отличить случайно скатившиеся камни от камней, сложенных человеком, прошли многие годы, в которых были и упущенные памятники, и испорченные раскопы, и «зарезанные» стены помещений, и многие другие ошибки, о которых мы предпочитаем умалчивать.
Возможна ли экспериментальная археология!
Понятие «экспериментальная археология» теперь довольно часто встречается на страницах научной литературы. Однако оно распространяется на весьма ограниченный круг исследований, как правило, непосредственно с раскопками не связанный. Это — трассологические исследования, то есть изучение функций древних орудий по следам их отработанности, и физико-химическое моделирование древних производственных процессов. Методы естественных и технических наук, кстати сказать, широко используемые современной археологией, пока считаются чем-то внешним по отношению к самой археологии, и им отводится вспомогательная роль. Видимо, на этом основании сложилось распространенное мнение о том, что невозможно экспериментально проверить большинство выводов и решений в археологии. Так ли это на самом деле?
Но необходимо сразу же договориться о понятиях. Можно поставить эксперимент и получить ожидаемый результат — физическое явление, химическую реакцию, определенный физиологический рефлекс и т. п. Естественно, в археологии такой эксперимент невозможен. Однако существует и другое представление о научном эксперименте, отличительными чертами которого являются активное вмешательство в изучаемый объект, воздействие на него при помощи специальных инструментов и приборов, очищение от побочных, скрывающих его сущность явлений, многократная воспроизводимость результатов и, наконец, возможность планомерного изменения условий эксперимента для того, чтобы получить искомый результат.
И вот, если взглянуть на археологические раскопки, имея в виду такое представление о научном эксперименте, то станет ясно, что логика рассуждений у археолога при раскопках и у естествоиспытателя при его эксперименте почти одинакова. И тот, и другой располагают какой-то предварительной информацией, на основании которой они формулируют гипотезу, подлежащую проверке. Далее рассуждение выглядит примерно так: если при эксперименте (в ходе раскопок) будут получены такие-то факты, значит, гипотеза верна: если они не будут получены (не будет найдено то-то и то-то), либо неверна гипотеза, либо необходимо изменить условия эксперимента (методику раскопок).
То, что к археологическим раскопкам можно отнести первые три особенности научного эксперимента — активное вмешательство, воздействие при помощи специальных инструментов и приборов, очищение от побочных явлений, — достаточно очевидно. Но можно ли применительно к археологии говорить о многократной воспроизводимости результатов и о планомерных изменениях условий эксперимента? Вполне. Каким образом? В археологии, безусловно, нельзя требовать полного воспроизведения всех деталей. Каждый памятник всегда индивидуален и неповторим. Как нет двух одинаковых отпечатков пальцев, так нет и двух одинаковых жилищ, глиняных горшков, скребков, уздечек и т. д. Но археолога интересуют не столько индивидуальные особенности (которые, кстати, могут быть и при естественнонаучном эксперименте), сколько факты, детали, устойчиво повторяющиеся и тем самым свидетельствующие об общих закономерных тенденциях.
Например, совершенно понятно, что, раскапывая некрополь какой-то одной культуры, мы будем в каждом погребении находить останки разных погребенных. Но вместе с тем в погребениях будут повторяться детали погребального обряда: ориентировка тела погребенного, конструкция могилы, набор и расположение вещей, их морфологические и технологические особенности, антропологический тип людей и т. д. Каждый участок поселения будет обладать особенностями, но, скажем, в каждом слое будут устойчиво повторяться определенные сочетания типов вещей. А это уже можно представить в виде статистического ряда и обработать в соответствии с требованиями теории эксперимента.
И последнему требованию — планомерному изменению условий эксперимента — тоже отвечает практика археологических исследований. Без специально разработанной методики раскопок вряд ли удалось бы обнаружить и изучить многие позднепалеолитические жилища. Другой пример: много лет древние курганы раскапывались без особого внимания к структуре намогильного сооружения. Считалось, что это — обычная земляная или каменная насыпь. Но вот археолог М. П. Грязнов предположил, что курган — это не просто насыпь, а разрушенное со временем, оплывшее архитектурное сооружение. И действительно, изменилась методика раскопок курганов и удалось проверить и подтвердить эту гипотезу.
Таким образом, можно сказать, что полевая археология и по методам своей работы и по результатам близка к экспериментальным наукам. Это особенно заметно в последнее время, когда в полевых исследованиях археологов стали часто использоваться приборы и другие технические средства.
Методы поисков
После этого необходимого отступления снова надо вернуться к тому, с чего начали, — пожалуй, самый перспективный метод поиска древних памятников — это аэрофотосъемка и съемка из космоса. Он раскрывает перед археологом широчайшие возможности.
И дело не только в том, что она экономит время и силы. Она позволяет увидеть то, что никаким иным способом на поверхности земли увидеть невозможно, особенно на распаханных или заросших участках.
Занимаясь расшифровкой аэрофотоснимков, К. В. Шишкин, не историк, а специалист по аэрофотосъемке, можно сказать, не выходя из кабинета, открыл на территории Уманьщины огромные поселения трипольской культуры, выяснил их планировку и даже подсчитал количество существовавших на них построек. Об этих гигантских древнейших поселениях, занимавших до двухсот гектаров и состоявших из множества жилищ, расположенных по концентрическим кругам с площадью в центре, археологи даже не подозревали, потому что теперь ничего этого нет, а планировка поселений заметна только с воздуха. Проверка наблюдений К. В. Шишкина, произведенная Н. М. Шмаглием и В. П. Дудкиным с помощью геомагнитной разведки и раскопок, полностью подтвердила результаты аэрофотосъемки. Если учесть, что трипольские протогорода — одно из важнейших открытий нашей археологии за последние годы, открытие, существенно изменившее наши представления о раннеземледельческой культуре III—II тысячелетий до новой эры на территории современной Украины, то станет понятно, что методика, способы работы для археологии не менее важны, чем для любой другой экспериментальной науки.
На аэрофотоснимках территории Северо-Западного Крыма К. В. Шишкин увидел остатки полей античной Лохи там, где в результате многовекового землепользования древние межи были почти полностью стерты с лица земли.
По-видимому, значительные потенциальные возможности кроются для археологии и в съемке из космоса в различных зонах спектра. Но это, очевидно, еще в будущем.
А сегодня, в наземной разведке археологи все чаще начинают пользоваться различными геофизическими методами: электроразведкой, магнитометрической разведкой, сейсморазведкой, акустической геолокацией, а также геохимическими и геоботаническими методами.
Остатки упоминавшихся трипольских жилищ, например, представляют собой погребенные в почву плотно утрамбованные прямоугольные глинобитные площадки. При ширине чаще всего около 6 метров они достигают в длину 18—20 метров. Площадки — это остатки глинобитных полов и рухнувшей обмазки каркасных стен. А обожженная глина, как правило, обладает повышенной намагниченностью. Поэтому, даже не раскапывая древнее жилище, а только замеряя напряженность магнитного поля, можно установить расположение и контуры отдельных жилищ. С помощью протонного магнитометра, например, была проведена съемка одного из самых больших трипольских поселений — Майданецкого. Этот протогород имел радиально-концентрическую планировку и состоял примерно из 1500 жилищ, расположенных по семи концентрическим окружностям. Н. М. Шмаглий подсчитал, что здесь одновременно могло жить 10—12 тысяч человек.
Подобный эксперимент был поставлен археологами В. В. Глазуновым и К. М. Плоткиным на городище раннего железного века Камно, близ Пскова. Используя показания магнитометра, они составили план городища и даже нанесли места расположения очагов и печей. Таким образом, еще до раскопок удалось установить, что на этом городище размещалось 100—120 жилых и 50—60 производственных построек и что жило здесь несколько сот человек. Интересно, что здесь (в отличие от трипольских поселений) постройки шли параллельными рядами (улицы?), а планировка самого поселения была обусловлена топографией местности. Когда археологи раскопали, выбрав наугад, отдельные участки городища, оказалось, что данные магнитной разведки подтверждаются полностью.
Стоит ли говорить о том, что чтобы получить сведения традиционными методами, о таких памятниках, как Майданецкий трипольский протогород потребовались бы усилия очень крупной экспедиции в течение многих лет работы.
Тогда нужно ли раскапывать все поселения, спросите вы? Конечно, хорошо бы раскопать побольше и по хорошей археологической традиции перебрать весь материал своими руками. К сожалению, это не всегда достижимо. Но даже не только в этом дело. Методы полевой археологии все время совершенствуются, и не исключено, что за пределы раскопа вместе с отвалом выбрасываются данные, которые в будущем могли бы стать важным звеном для каких-то обобщений.
Современная техника полевых археологических исследований довольно часто позволяет не только избежать лишних земляных работ, но и получить общее представление об основных особенностях памятника, сохранив какие-то его части нетронутыми для будущих исследователей. Например, для того чтобы узнать, какова была типичная сельская усадьба греческой колонии, скажем Херсонеса в конце IV—III веков до новой эры, совсем не обязательно раскапывать остатки всех существовавших здесь усадеб. Важно их найти и выяснить, что они однотипны, а исследовать детально можно всего несколько, чтобы получить достоверные сведения о хозяйстве античного земледельца.
Тарханкутский эксперимент
И еще об одном эксперименте хочется рассказать. В Западном Крыму, у Ярылгачской бухты хорошо сохранились остатки сельского поселения античной эпохи (IV—III веков до новой эры). Как оно называлось в то время, неизвестно. Сейчас оно называется Панское-1. Здесь с 1970 года проводится эксперимент. Его цель — разработать комплексную методику исследования памятника. Дело это сложное и долгое. Сначала была сделана высокоточная топографическая съемка. Затем составлена геоботаническая карта этого же участка. Дело в том, что высота, интенсивность и видовой состав растительности зависят от структуры культурного слоя. Например, над остатками каменных стен и над крупными скоплениями керамики травяной покров редкий и скудный.
И наконец, был снят еще один план методами электропрофилирования. Суть этих методов состоит в том, что все, что погребено в почве, оказывает сопротивление электрическому току. И сопротивление это зависит от физической природы и структуры того, что погребено под землей. Так, скажем, если между двумя вбитыми в почву электродами окажутся остатки известняковой стены, сопротивление будет очень высоким. Если же это будет сырцовая стена, оно будет значительно меньше. Этот метод очень эффективный, он позволяет установить, например, детальную планировку помещений.
Магнитная съемка обнаруживает места с повышенной намагниченностью, то есть остатки древних печей и очагов, скопления керамики, границы и мощность развалов сырцовых стен. Некоторые современные приборы, например квантовый магнитометр, позволяют производить такую съемку с большой скоростью и точностью. Так, на магнитном плане одного сооружения был виден пролом в стене, сделанный тараном, и даже след от сгоревшего бревна, использованного в качестве тарана (при сгорании была обожжена глинистая поверхность под бревном, и поэтому она стала намагниченной). Изучая магнитные аномалии над рухнувшими сырцовыми стенами, В. В. Глазунов смог до раскопок рассчитать примерно объем сырцового завала и определить, какой высоты было здание до его разрушения, произошедшего более двух тысяч лет назад.
Разумеется, раскопки всегда были и останутся наиболее полноценным методом изучения древних памятников, но сегодня уже нельзя сбрасывать со счетов и комплексную археолого-геофизическую методику, бесценную помощницу археологов.
Новые методы в полевой археологии влекут за собой постановку некоторых новых проблем. В частности, возникает потребность в специализированном археологическом приборостроении. Пока во всем мире в археологии используются приборы, разработанные для других целей, в основном для геологических и геофизических исследований. В лучшем случае они как-то доведены, приспособлены для изучения древних памятников. Археологам же необходимы специальные приборы и аппаратура с определенными, заранее заданными параметрами. И тогда вооруженная современными методическими и техническими средствами наука о древностях сможет больше сделать для изучения и сохранения нашего культурного наследия.
Автор: Я. Шер.