Руссо туристо – облико морале. История русского туризма в Европе.
Для русского человека Европа всегда была прекрасным миром, знакомым ему по книгам и рассказам друзей. Отправляясь же в путешествие он скоро замечал, что Европа – не музей, она населена людьми, с их своеобразными традициями, непривычными нравами, и общение с ними является важнейшей составляющей поездки.
Первоначально отзывы об общении с иностранцами были преимущественно благожелательными. Причины просты. Первые путешественники, число которых исчислялось единицами, выезжали в Европу, как правило, с вполне конкретными целями и задачами как представители крепнущей и усиливающей свое влияние страны. Принимали таких посланников на всякий случай очень любезно, показывали им лучшие стороны европейской жизни. Так что общение получалось легким и приятным. Государственный деятель петровской поры П. А. Толстой сохранил самые положительные впечатления о европейцах. «Неаполитанцы мужеска полу к приезжим форестиерам, то есть к иноземцам, ласковы я приветны…», — писал он. Вот как встречали его в судейской палате: «… все судьи против меня встали, и отдали мне поклон, и с великою учтивостию меня приветствовали, и, показав все вещи, которые иноземцу надлежит видеть, также с честию меня отпустили».
К концу XVIII века появляется новый тип путешественника: это русский аристократ, образованный, знающий иностранные языки, прекрасно знакомый с европейской философской мыслью и литературой; даже никогда не побывав в Европе, он знает ее как свою вторую родину. Для него общение с другими народами не представляет большой сложности, он слишком хорошо их знает. Типичным представителем этой породы можно считать Н. М. Карамзина. За границей он чувствует себя как дома, встречается с выдающимися людьми своего времени, не стесняясь приходит в незнакомые дома, легко
устанавливает контакты. Задумав посетить известного немецкого писателя Х. М. Виланда, с которым он, естественно, знаком не был, но любил его произведения, Карамзин добивается своего с решительностью, достойной восхищения. Какие уж тут межкультурные трудности! Несколько раз ему говорят что писателя нет дома, после чего он недолго думая, приходит в дом в 8 часов утра Происходит долгий диалог, во время которого молодому русскому несколько раз указывают на дверь, (к его искреннему удивлению) но побеждает молодость. Виланд, смирившись, соглашается на встречу, заявив: «Мне нравится ваша искренность, и я вижу еще первого Русского такого, как вы».
В этот период немногочисленные путешественники, аристократы и интеллектуалы, чаще всего пользовались благосклонностью европейцев, с которыми им приходилось общаться. Московский генерал-губернатор во время Отечественной войны 1812 года, человек острого и иронического склада ума, Ф. В. Ростопчин, рассуждая по поводу доброжелательного отношения к русским, приводил следующий эпизод. Немецкий почтмейстер, на дворе которого он остановился, был страшно обрадован, что встретил русского. Он сообщил Ростопчину: «Я к вашей нации имею отменное уважение. Когда войска ваши были в Берлине, моя жена там оставалась; к ней поставили постоем калмыков, и она думала, что они ее съедят. Но что же вышло? Они ей никакого вреда не сделали». «Принесшая бутылку пива почтмейстерова дочь лицом своим уверила меня, что калмыки стояли у матери на дворе, и что она ими была довольна», — усмехается Ростопчин.
Проблемы в общении начинаются в период, когда путешествие заграницу становится делом обычным, во время либеральных реформ Александра II, широко распахнувшего дверь в Европу, когда на смену путешественнику-аристократу, подготовленному к этой встрече всем предшествующим образованием, приходит массовый турист, представляющий самые разные сословия, накопивший достаточно денег для подобного визита. Толпы русских начинают стекаться в крупные европейские города и на популярные курорты. Многие из них, воспитанные на идее преклонения перед европейской культурой и образом жизни, впервые оказавшись в незнакомой среде, чувствовали себя здесь чужаками. Вот как, например, описывал И. С. Тургенев поведение русских, оказавшихся в подобной ситуации: «Правду сказать, я неохотно знакомился с русскими за границей. Я их узнавал даже издали по их походке, покрою платья, а главное, по выражению их лица. Самодовольное и презрительное, часто повелительное, оно вдруг сменялось выражением осторожности и робости …
Человек внезапно настораживался весь, глаз беспокойно бегал … «Батюшки мои! Не соврал ли я, не смеются ли надо мною», — казалось, говорил этот уторопленный взгляд … Проходило мгновение — и снова восстановлялось величие физиономии, изредка чередуясь с тупым недоумением». Смесь надменности и неуверенности чаще всего была проявлением непонимания своего места в европейском мире.
Меняется и отношение европейцев к русским. Они все больше воспринимаются как денежные мешки, недалекие и невоспитанные, но крайне выгодные для бизнеса. Тот же Тургенев в «Вешних водах» писал, что во Франкфурте, начиная с мая месяца, когда в Германию приезжало много русских, во всех магазинах увеличивались цены, получившие название «русские» или «дурацкие» цены. Ф. М. Достоевский, отправившийся, кстати, в Европу на продолжительный срок с молодой женой с целью экономии денег, отмечал, что «русским вообще ужасно хочется показать в магазинах, что у них необъятно много денег».
Неподготовленность новых русских туристов к европейской жизни, незнание языка и окружавших их реалий частенько приводили к межкультурным конфликтам и нелепым ситуациям. А. Я. Панаева, замечательная женщина своего времени, в доме которой собирались все выдающиеся писатели середины XIX века весьма наглядно описывает трудности русских в общении с местными жителями. Начать с того, что ее соотечественники постоянно шокировали чинную немецкую публику и нарушали правила хорошего тона. Так, за обедом русская компания шумно и эмоционально общалась, распивая шампанское по случаю встречи, чем страшно раздражала чинных, «точно деревянных», горделивых прусских офицеров, в гробовом молчании поедавших свой обед. Рассказала она и об истории, приключившейся в Берлине ее «злосчастным» помещиком Заикиным.
Помещик этот отправился в путешествие для «изучения Европы» не зная ни французского, ни немецкого языков не имея ни малейшего представления о прусских законах. «На первом шагу своего изучения Европы Заикин должен был заплатить за свою любознательность 400 талеров», — пишет Панаева. Дело было в следующем. Приехав в Берлин, он пригласил к себе с улицы женщину, и она прожила в его номере больше недели. В результате при расставании они не сошлись в цене, и «злосчастный» помещик очутился в берлинской тюрьме. Пришлось раскошеливаться. Естественно, такое путешествие произвело крайне неприятное впечатление на помещика, заключившего, что лучше сидеть дома. «Другу и недругу буду отсоветовать ступать ногой в этот Берлин, — говорил злосчастный помещик. — Это дневной грабеж, какая это Европа, да у нас в Москве ничего подобного нет!»
По мере нарастания потока туристов все больше усиливалась тенденция к тому, чтобы замыкаться в обществе своих соотечественников, стараться вдали от дома создать некую Россию в миниатюре. С одной стороны, в Европу ехать было надо — для поддержания статуса в обществе, для того, чтобы иметь темы для застольных бесед, чтобы не отставать от соседей, приобщиться к общему движению. С другой стороны, чужие люди и их непонятные обычаи пугали и вызывали чувство дискомфорта. Вот и приходилось, выезжая в другую страну, выбирать места массового скопления русских. Многие европейские столицы и известные курорты имели сложившиеся колонии русских, свои «русские» традиции, постоянные места сборов для общения. Так, Баден-Баден во второй половине XIX века был одним из таких мест. В центре его находилось так называемое «русское дерево», у которого ежедневно собиралась пестрая компания соотечественников, заводились знакомства, обсуждались последние сплетни, перемывались косточки вновь прибывшим русским. Не странно ли, что русские девушки выезжали за границу в поисках русских же женихов! Но это было именно так.
И все-таки именно люди, с их повседневной жизнью, странными обычаями, непохожими традициями, отличными нравами, оставались главным в европейском путешествии. Герой тургеневской «Аси» говорит о том, что его «занимали исключительно одни люди», он «ненавидел любопытные памятники замечательные собрания» произведений искусства. Зато лица, живые человеческие лица – речи людей, их движения, смех – вот без чего я обойтись не мог. В сочетании с подготовленностью к восприятию, знанием языка и культуры другой страны подобный настрой всегда гарантировал приятное путешествие.
Автор: Анна Павловская.