История возникновения города. Часть первая.
И заложили город… Этими словами испещрены страницы летописей. Сквозь тьму веков бурная градостроительная активность светских или духовных владык возводилась к легендарным основателям городов. Это были герои, вроде Гильгамеша, Кадма, Ромула или Кия, или прямо боги — Энлиль, Дагон, Гор… Летописцам было просто, их вера в богов и богоравных была крепка. Нам, в силу злокозненного скепсиса, труднее, и некому вместо нас ответить на нашептанный несуществующим демоном вопрос: кто заложил первый город? Не становится легче, если этот самый вопрос перевести в стройную форму: каков генезис города как типа поселений?
Конечно же, многие города складывались постепенно. Та же Москва, разросшаяся подобно луковице из крепости и боярской или княжеской усадьбы. Но это все отнюдь не первые города. Известны древние крепости, даже огромные по размерам. Вроде Герговии в еще незавоеванной римлянами Галлии (возле Клермон-Феррана), так никогда и не ставшие городами. История знает и города, не имевшие крепостей, — в Спарте, на Крите, в Египте. Да и опять-таки дело не в этом, а в том, что как раз самые древние из известных на Земле города обнаружены уже в полностью сложившейся, так сказать, готовой форме.
На знаменитой Палетте Нармера, каменной табличке, изображающей объединителя Верхнего и Нижнего царств Египта Менеса, или иначе Мернара, датируемой единодушно не позже XXXI века до новой эры, среди прочих любопытных изображений выделяются два. Одно — маленький прямоугольник, обведенный зубчатой чертой. Под ним — бегущие без оглядки враги фараона. Это, вне всяких сомнений, крепость, оставленная защитниками. На оборотной стороне пластинки бык Апис, безусловно, отождествляемый с фараоном и его новой столицей Мемфисом, попирая копытом фигуру врага, одновременно сокрушает стену. Но это уже совсем иная стена. Она тоже зубчатая, многобашенная, но она мягким овалом охватывает пространство, внутри которого заключены, во-первых, несколько прямоугольничков, расположенных в клетках невидимой, но явно ощущаемой решетки, и, во-вторых, рисунок какого-то крупного сооружения с наклонными стенами и башенками по углам. То ли храм, то ли цитадель, то ли соединение и того и другого.
В целом же перед нами изображение города — вне всякого сомнения. Если крепость и город по-разному изображены, резонно предположить: и наименования для них были уже различны, что и подтверждается изобретенными несколько позже иероглифами. Город обозначается овалом, охватывающим прямой крест, крепость — просто зубчатой линией.
Итак, к XXXI веку до новой эры город и крепость уже различали между собой. Но ведь города Египта, хотя и древнее его объединения на пятьсот или даже на тысячу лет, всего лишь далекие праправнуки городов Анатолии, сирийского побережья и того желоба, что, начавшись между хребтами гор Ливана, спускается к заливу Акаба. И среди них, по крайней мере на сегодня, старшинство принадлежит Иерихону. Самое любопыт¬ное, что в процессе раскопок Иерихона никаких промежуточных форм не обнаружено: есть сразу город VIII тысячелетия до новой эры.
У него каменные стены в сажень толщиной и то ли бастион, то ли внутренняя цитадель с башней, поднимавшейся по крайней мере на десяток метров, коль скоро целых восемь метров высоты сохранилось. В этом городе были овальные в плане дома, возведенные на каменном фундаменте из высушенных на солнце кирпичей. И еще там храм с деревянным портиком перед входом — портик как символическое обрамление перехода от внешнего к внутреннему, от мирского к священному, господствовавший потом в архитектуре добрых десять тысяч лет, оказывается, уже был создан.
Иерихон сооружен в пору, когда еще не было ни одного из народов, сегодня живущих на Земле. Мы не знаем, на каком языке говорили иерихонцы, как они называли богов, изображения которых лепили из глины по тростниковому каркасу, не зная при этом керамической посуды и делая сосуды из песчаника, но в этом языке уже должны были различаться понятия кирпича как элемента здания, здания как элемента города, понятия храма и дома, города и крепости, города и всего, что отделено от него чертой стены. Весь словарь урбанистики оказался бы налицо, будь в нем еще одно слово: площадь. Площади в Иерихоне не было, но ведь она — вообще довольно позднее изобретение, даже тысячи лет спустя в Уруке или Лагаше роль площадей продолжали играть внутренние дворы храмов. Но кто же усомнится в том, что эти культурно-экономические центры обширных сельскохозяйственных территорий были городами?
То, что «горожане» Иерихона были по преимуществу земледельцами докерамической стадии неолитической революции, также не должно нас смущать. Например, в дореформенной России и в XIX веке новой эры достаточно было городов, жители которых — почти все — жили за счет огородов, полей и общинного выгона. Почти все, но не все. И в Иерихоне: раз существовал храм, архитектурно выделенный из других зданий, были и те, кто совершал в нем богослужения. Характер крепостных сооружений предполагает наличие специализированного военного гарнизона, приобретавшего тем большее значение, что цоколь башни вполне мог служить зернохранилищем, обороняемым не только от внешнего врага, но и от голодных подданных в иные годы. Так было в Месопотамии, в Египте, так было тысячи лет спустя — вполне могло быть и в Иерихоне.
Иерихон был невелик — около четырех гектаров. Ну так что же? Гомеровская Троя куда меньше, да и Микены к возвращению Агамемнона были больше всего на полгектара. Так что по всем статям вроде бы город, не столько сложившийся, сколько заложенный, притом по четкому замыслу в чудовищно далекое время.
Американский археолог Кэтлин Кеньон. опубликовавшая результаты своих раскопок здесь, пожалуй, несколько преувеличила возможное население города, но даже если там было не две, а только полторы тысячи жителей, суть дела не меняется — перед нами город в практически завершенной форме.
А раньше? Нет раньше ничего похожего, пока нет. Убайд в Ираке, первый город на острове Бахрейн, Бейда близ Петры, Чатал- Хююк и Мерсин в нынешней Турции — все это позже, и к тому же, в чем-то будучи более развиты, эти поселения во многом и уступают Иерихону. В Бейде дома, похоже, уже имели второй этаж и стали прямоугольными в плане, а в Чатал-Хююке несколько святилищ, первые настенные росписи и первая система канализации, зато нет портиков, цитадели, да и размеры меньше.
Раньше — пещерные жилища на склонах горы Кармель (финикийское побережье), непрерывно (если считать и подошву горы) заселенной по сей день. И еще неподалеку поселение в Вади-эн-Натуфе. Здесь замечательная переходная форма: часть жителей еще обитала в пещерах, другая же часть — в то же самое время — в овальных и круглых домах совсем рядом. Итак, в середине X тысячелетия до новой эры отдельно стоящий дом уже есть, группа таких домов тоже есть, но города нет. И без того натуфийцы первыми или одними из первых вершат подвиг: пусть и ранее, еще в палеолите, сооружались современные жилища на открытом воздухе; пусть и раньше выравнивался пол пещер и их входы перегораживались стенкой из камней. Но нужно ведь было увидеть овал или круг как осмысленную, значимую форму замыкания от внешнего мира. Нужно было возвести каменные стены на приблизительно равную высоту, то есть соразмерять их, оставить проем и перекрыть его, и воссоздать свод пещеры в относительно устойчивом материале.
Натуфийцы совершили этот подвиг, на следующий шаг их уже не хватило, ибо следующий — это осознание того, что много домов могут быть единым целым, это осознанное придание такому целому формы. Для этого нужна была «безделица» — классовое расслоение в земледельческой общине, порождающее деревню, подчиненную городу, и город как средство ее подчинения — одного без другой нет.
В Эн-Натуфе этого еще нет, в Иерихоне это уже есть, промежуточных звеньев не обнаружено. Но нет запрета пробовать иной путь — поиск прошлого в будущем (по отношению к Иерихону, разумеется). В неолитическую революцию можно было включиться только скачком, но сама-то она — процесс длиной в тысячи лет и тысячи миль, в разное время были охвачены ею районы планеты. Соответственно, мы вправе ловить скачок перехода в любой точке Азии, Африки или Европы и там искать начало города.
Но в Азии и северной Африке искать трудно — в большинстве случаев заступ наталкивается на столь малые остатки сооружений в нижних слоях холмов-теллей, что сказать о них что-либо определенное сложно: под историческим Кноссом на Крите шесть с половиной метров культурных «осадков». Но чаще в самых нижних слоях оказывается еще более определенная в своей завершенности городская культура, чем та, что открыта в Иерихоне.
В Европе иначе, ее просторы усеяны следами поселений, оставленных жителями вскоре после основания и уже не возрождавшихся. И лежат они так неглубоко под поверхностью земли, что сотнями обнаруживаются аэрофотосъемкой — по изменению цвета растительности или грунта, по теням в косых лучах.
Продолжение следует.
Автор: В. Глазычев.