Убить короля…
В августе 1205 года датский король Эрик IV отправился в Южную Ютландию (Шлезвиг) к своему брату Абелю. Он долго не мог заставить себя сделать это и все-таки решился — нужно было помириться с братом. Их вражда была на руку врагам, да и в народе не жаловали Эрика. Налог с плуга, который он попытался ввести, окончательно подорвал его авторитет; крестьяне некоторых земель — лацдов — даже восставали против него. Его прозвали «Плужный грош», а прозвище давали лишь нелюбимым королям. Эрик терял опору, он чувствовал это, и вот, смирив гордость, поехал к брату искать мира и, может быть, поддержки. А утром 9 августа бедный рыбак выловил в морских водах Слиенфьорда тело короля с множеством ножевых ран…
Это убийство произвело на страну тяжкое впечатление. Датчане оплакивали короля. После смерти он получил то, чего был лишен при жизни,— сочувствие. Об убийце говорили, что он Абель только по имени, по сути же — Каин. И все-таки решение совета знати предоставляло Абелю престол Дании. Однако, когда менее через два года он погиб в сражении с крестьянами-фризами, народ расценил его смерть как кару за братоубийство.
Прошло тридцать шесть лет. И вот штормовой ночью в той же Ютландии вновь был убит король, на этот раз Эрик VI. Он отправился на охоту, а в результате сам оказался дичью; на его теле было пятьдесят шесть ран. Его убили заговорщики, девять знатных господ. И что же? Их осудили, но совершенно формально: на изгнание и домашний арест, то есть фактически оставили безнаказанными. За убийство короля! Почему?
Как вообще воспринималось убийство государя общественным мнением и законом? Всегда по-разному. Все зависело от условий. С одной стороны, свою роль играли положение и авторитет королевской власти: насколько высоко поднялась она, насколько обрела недоступность. С другой — характер верований, нравственные и поведенческие установки: отношение к жизни и смерти, моральные принципы, понимание добра и зла. Наконец, надо принять во внимание состояние законности и правопорядка, характер правовых норм страны.
Для расследования такого рода материал Северной Европы — более чем подходящий. Скандинавы, как, впрочем, и славяне, и вообще все народы севернее и восточнее Эльбы, не входили в состав великой Римской империи, у них не было античного прошлого. Поэтому их развитие было совершенно самобытным и… замедленным. Государства скандинавов сложились лишь на рубеже I и ІІ тысячелетий. А это значит, что в то время, когда, например, во Франции и Западной Германии завершалось формирование феодальных отношений и средневековая цивилизация стремительно развивалась, у народов Северной Европы все еще преобладал поздний родоплеменной строй, и налицо были все присущие ему свойства: господство коллективных видов собственности; приоритет рода и кровная месть обидчику; в основном языческие верования; отсутствие писаного права и руководство обычным, традиционным правом; наконец, война всех против всех. Короче — это было так называемое варварское общество; оно лишь переходило к собственно гражданскому, с его государством, классами, городами, единобожием и писаным правом.
Вследствие этого скандинавский регион — великолепная лаборатория для изучения европейской цивилизации: здесь эти процессы близки нам по времени, и мы получаем возможность чуть ли не воочию «увидеть», понять, прочувствовать и процесс формирования власти государя, и общественные роли цареубийства, и, наконец, превращение цареубийства в преступление, караемое как по совести, так и по закону.
Задачу нам облегчают великолепные скандинавские источники, сам характер которых как нельзя лучше позволяет понять дух эпохи: саги, хроники, а с XIII века — рыцарские романы.
Истоки перехода от короля-вождя к королю-государю уходят у скандинавов в раннее средневековье. Свидетельства — в «Старшей Эдде» — древнегерманском эпосе, песнях о богах и героях, мотивы которых восходят к VI—VIII векам, а идеи еще древнее. Особое место в «Старшей Эдде» занимает «Песнь (или Сказание) о Риге». Риг — кельтское слово, означает «король». Таким именем назывался один из богов, скорее всего верховный бог древних германцев Один (Вотан), когда в земном обличии спустился к людям, чтобы установить у них общественный порядок. Он разделил общество на три сословия: бесправных рабов, полноправных общинников и привилегированную знать — типичная структура варварского мира! Из верхушки знати, из рода ярлов (наместник, будущий герцог, второе после правителя лицо) выделился Конр (конунг) — еще одно обозначение вождя-короля. Риг передал Конру «великолепные чертоги» и дал свое имя — Риг, а это значит — передал ему часть своей божественной сущности и власти.
При непосредственной помощи бога Конр-Риг овладел множеством умений: «Щит и копье он держать научился, луки сгибать, тетивы к ним привязывать, стрелы готовить и копья метать, плавать в волнах и с мечом управляться». Король умел делать оружие и владел им, а также конем и кораблем; он успешно охотился, воевал и добывал себе владения. Но, пожалуй, особенно важно, что бог обучил короля грамоте: разбирать письмена того времени — руны, в том числе «руны вещие, с вечной силой». Благодаря этому «мог защитить он в сраженьи мужей, меч затупить мог и море утишить. Птичий он говор разгадывать мог. Пламя и воду, и боль заговаривать. Силу имел он восьми человек». Конр понимал даже язык животных. Иначе говоря, Конр-конунг — король получил от бога магические способности, благодаря которым обрел власть над всем живым.
Итак, в «Песне о Риге» речь идет о богданности, боговдохновенности власти и умений короля. Политическая власть в племени получает, таким образом, смысл божественного установления, а ее носитель — свойства исключительности, божественной избранности. Соединенные воедино идеи силы (насилия), ума (умения) и божественной заданности — таков архетип идеи монархизма, восходящий, видимо, к большой древности, к истокам формирования общегерманской идеи власти, стоящей над обществом. Этот архетип, что примечательно, действовал на протяжении всех патриархальных эпох и, во всяком случае, в течение средневековья. Но вначале это была лишь идея. Сама власть еще весьма слаба.
Король «Песни о Риге» — это «малый король», который стоит во главе племени или группы племен и непрерывно сражается с соседними малыми королями и собственными или их ярлами за власть и территорию. В столетия рубежа I и II тысячелетий скандинавские конунги погибали непрерывно, и, пожалуй, нелегко определить, какие обстоятельства косили их в большей мере: заморские походы в качестве викингов или междоусобицы.
Убить государя и захватить престол было делом частым, по существу, почти обыденным и уж, во всяком случае, вполне традиционным для этого времени. Реальный статус государя еще не получил в северных странах жестокого правового обоснования и правовой охраны, того, что уже сформировалось в странах Западной Европы.
В Северной Европе все это происходило гораздо позднее, а еще позднее фиксировалось в писаном праве. В Норвегии король был впервые помазан на царство церковью и коронован в 1163 или 1164, в Дании — в 1170 году, в Швеции — не ранее последней четверти XII века.
Называя обстоятельства, формирующие в обществе отношение к убийству государя, я не случайно назвала социально-психологические факторы. Именно они определяют поведение людей. В числе их, несомненно, отношение к жизни и смерти. Дело в том, что одним из свойств той эпохи был приоритет группового начала над индивидуальным. Принести себя в жертву групповым интересам считалось доблестью и прямым долгом. Равным образом личная трусость ложилась позором не только на самого труса, но и на весь его род. Но прежде всего презренным изгоем становился тот, кто предавал племя или свой семейный клан или не наказывал обидчика — своего и родичей.
Именно в таком контексте только и может рассматриваться отношение скандинавов к убийству. В их представлениях существовало понятие законного, дозволенного и даже необходимого убийства. Известно несколько видов «законного» убийства. Таким было, например, убийство в процессе кровной мести за тяжкое оскорбление, членовредительство, убийство. Исполнение этого долга, пожалуй, главного для скандинава, следы которого прослеживаются еще и в XIII веке, равно, как и расплата за содеянное, ложилось на весь род, втягивало несколько поколений родичей и подчас губило всю семью.
В принципе это было дело мужчин, но известны случаи, когда решительные женщины не только помогали кровной мести, но и осуществляли ее. Не должно было преследоваться убийство человека в законном поединке, в том числе в процессе «божьего суда». Любой встречный мог убить изгоя, того, кто считался вне закона за тяжкое преступление. До известного времени не считалось преступлением убийство и ограбление чужестранца. Считалось нормальным убить того, кто оскорбил или тем более обесчестил женщину, — эта позиция неоднократно фиксировалась в законах. Владелец усадьбы, двора мог «законно» предать смерти насильника и убийцу, совершившего эти деяния в его дворе или усадьбе. Дозволялось убивать своих рабов. Родители, прежде всего отец, могли убить своих детей, которые, как и рабы, считались собственностью главы домохозяйства. И, конечно, совершенно законным считалось убийство противника в честном поединке или в общей битве.
Получается, что человеческая жизнь служила средством расплаты, средством разрешения самых разных — социальных, политических и личных — конфликтов. Поэтому стихия убийств захлестывала общество. В этот сложный контекст социальных отношений органично вплеталась и нить цареубийств.
А что же «народ» — простые общинники и воины? Ведь в те времена он отнюдь не был безмолвствующим. Воинские походы, распоряжение своим хозяйством, участие в народных собраниях, в том числе тех, где проходили выборы короля,— все это делало людей активными участниками политической жизни. Как же реагировали эти свободные в своей массе и вольнолюбивые скандинавы-простолюдины на то, что касалось их королей?
Судя по нашим материалам, народ вполне равнодушно реагировал на убийство государя в поединке или в процессе междоусобиц. Несколько иначе воспринималась его гибель в результате «коварства». Общество вообще резко отрицательно относилось к коварным убийствам, в том числе царствующих особ и даже непопулярных королей, неугодных народу.
Коварное цареубийство воспринималось как неправильное, произведенное не по правилам, то есть не в справедливых формах. Поэтому коварно убитые короли после смерти окружались ореолом мученичества, становились для народа святыми. Именно из числа таким образом убитых королей произошли первые скандинавские святые.
Продолжение следует.
Автор: Аделаида Сванидзе.