Истоки древней традиции – история коррупции

От античной эпохи и до сих пор главенствующей проблемой политики на Западе (впрочем, не только на Западе, особенно в нашей стране тоже) является проблема контроля за лицами и группами, ставящими собственные интересы выше интересов общества. Еще более двух тысячелетий назад коррупция воспринималась как фактор политических изменений, как недостаток, неизбежно приводящий к падению неудачных режимов и замену их компетентной властью. Только рассматривая проблему политической коррупции в ее историческом контексте, можно выйти на уровень понимания, выше естественной реакции в виде чувств удивления и осуждения.

В определенной степени традиционное пессимистическое восприятие человека как существа, коррумпированного от природы, формировалось под влиянием религиозной догмы о несовершенстве всего земного. И одновременно оно унаследованное от той формы цивилизации, в которой ткань социальных отношений – иерархические связи, местная солидарность, корпоративные или религиозные сообщества – была гораздо плотнее, чем сейчас. Мир классической политики полон придворных, вассалов, интриганов и прихлебателей, которые ищут ласки чиновника или богача, тогда как современное демократическое государство, по крайней мере, в идеале, выглядит как нейтральная безличная машина, противостоящая массе равных в своей анонимности граждан.

Как отметил в 1742 году шотландский философ Дэвид Хьюм, люди имеют гораздо более прочные обязательства перед теми, кто им ближе – перед родственниками, друзьями и соседями, чем перед большими и абстрактными единицами, такими, например, как родина или человечество. Так же людям легче объяснить свои недостойные поступки интересами клана или политической партии, чем собственной выгодой, поскольку неправильное поведение группы легче оправдать идеологическими соображениями, чем личными расчетами.

Описанные в произведениях классической литературы картины коррупции удивительно богатые и разнообразные. В монархиях главным коррупционером выступает руководитель, раздающий льготы и привилегии, спуская их сверху вниз по иерархической лестнице. Благодаря умелой дозировке титулов, льгот и должностей (а также постоянной угрозе лишить своей ласки) монарх манипулирует своим окружением, поднимает власть выборных органов, превращает жадную до привилегий аристократию в сборище прихлебателей и паразитов. Как только аристократия жертвует своими вольностями и честью ради ласки монарха, режим вырождается в абсолютизм с присущими ему преступлениями и злоупотребления.

По республиканской форме правления опасность подкрадывается снизу, коррупция набирает форм горизонтальной дезинтеграции политического сообщества. Амбициозные лица, кланы и политические фракции создают постоянную угрозу стабильности и единству республиканских институтов. Через сеть своих заказчиков и сообщников интриганы могут склонять в свою пользу решения правосудия, манипулировать назначением судей и чиновников и захватывать выгодные официальные должности. При демократических режимах, где граждане пользуются всеобщим избирательным правом, голоса бедных избирателей можно открыто купить или продать за деньги, продукты или подарки, как это щедро свидетельствуют документы о выборах в европейских странах в XIX веке. Рано или поздно падение политической и общей морали, недовольство народа и тщеславие богатых загоняют республику в ад гражданской войны или в объятия диктатора.

Традиционные взгляды на упадок, коррупцию и изменение режимов в западной политической культуре резко изменились еще в начале XVIII века в связи с переходом от «старой» к «современной» разновидности республики.

В таких древних республиках как Афины, Рим или итальянские города эпохи Возрождения борьба с коррупцией была, прежде всего, делом коллективной морали и общественного контроля. Там действительно были приняты определенные меры, которые должны были ограничить риск тайных сделок и махинаций. Так, например, частенько членов советов или собрания избирали по жребию, считая, что случай – лучший залог объективности. Для выборных должностей устанавливались короткие сроки без права переизбрания. Часто сам избирательный процесс был умышленно долгим и сложным: например, выборы дожа в Венеции скорее напоминали шахматную партию или доведение математической теоремы, чем похожими на политическое событие. Но каждый отчетливо видел, что какие бы мудреные не были эти меры, последствия они имели поверхностные.

Надежную защиту от коррупции могут обеспечить только гражданское сознание, пристальный надзор общины за общественным и частным поведением граждан, чувства религиозного долга, патриотизм и преданность традициям. Словом, упадок республиканских институтов могла предотвратить только добродетель и добродетель эта ассоциировалась с патриархальной военно-патриотической концепции общества, опирающегося на простоту нравов. Такие взгляды разделяли не только утописты или моралисты, напуганные напыщенной роскошью и развратом нуворишей Рима и Флоренции, – мы находим их и в произведениях реалиста и циника Макиавелли. Так же и в древних монархиях считалось, что дворянская честь и христианские принципы в своем сочетании ограничат коррупционные амбиции правителя. Почти святая власть, дарованная кормчему Божьим провидением, была неотъемлемой от предписаний и ограничений религиозной морали.

НОВАЯ РАБОТА

С возникновением современных национальных государств – централизованных монархий во Франции и Англии в XVII веке и новых республик после французской и американской революций – идея достаточности добродетели и чести для борьбы против политической коррупции казалась все более утопичной. Во-первых, население крупных современных государств – учитывая их многочисленность и разнообразие их обычаев и верований по сравнению с населением древних республик – стало гораздо труднее контролировать. Во-вторых, отступление местной самобытности сопровождалось наступлением личной автономии, оно труднее согласовывалось с традиционными нормами дисциплины и уважения к монархии. Однако ощутимо повлиял на отношение к коррупции полный переворот во взглядах на богатство западных философов XVIII века.

Богатство и экономическое процветание, которые классические авторы разоблачали как основную причину упадка, отныне стали считаться источником независимости и стабильности, желаемой целью общественной и частной деятельности. Современная конституционная монархия и современная республика были построены не в древних идеалах строгости и простоты, а на основе более широкого распределения собственности и развития средних классов.

С тех пор теоретикам современного государства представляется целесообразным отдавать предпочтение не добродетели граждан, а созданию контрольного механизма, который бы действовал независимо от политических и экономических деятелей с присущими им человеческими пороками и тем обеспечивал бы единство государства.

Некоторые из этих механизмов имели социологический характер и играли на динамике конфликтных интересов в политическом мире. Поскольку в большом и сложном обществе государство не может эффективно контролировать влияние групп, представляющих различные интересы, лучше позволить этим группам организоваться, чтобы они, следя друг за другом, предотвращали злоупотребления. Конечно, созданные таким образом политические партии обнаружили вполне естественную тенденцию склонить чашу весов в свою пользу, и несмотря на это можно было рассчитывать на противодействие их противников (как, например, в английской системе двух партийности, которую позже заимствовали авторы американской конституции). Поскольку классические республики постоянно боролись против мятежников, легитимизация организованных партий, стала, можно сказать, вектором ограниченной и контролируемой коррупции, она была величайшим изобретением, введенным современной республикой. Конечно, борьба амбициозных политиканов за должности и привилегии не особо привлекательное зрелище, так же, как и те скандальные разоблачения, которые бросают друг другу в глаза соперники на выборах. Однако такое решение более привлекательно, чем концентрация власти в руках горстки людей или вырождение институтов в анархию и беспорядок.

РАСПРЕДЕЛЕНИЕ ВЛАСТИ И СВОБОДА ИНФОРМАЦИИ

Другие механизмы борьбы против коррупции имели немного официальный юридический характер. Они сводятся к системе рычагов и противовесов, которая гарантирует беспристрастность общественной администрации путем деления ее на отдельные части и функции. Опять же, теперь нет нужды рассчитывать на безупречную совесть деятелей, получивших политическую власть, поскольку в случае, если коррупция проникнет в сектор администрации, о ней вспомнит и ее разоблачит другой сектор.

Одним из отцов этой доктрины был чиновник с Бордо барон Шарль Секонда Монтескье (1689-1755), которому мы и обязаны знаменитой теорией разделения властей. По его мнению, для надлежащего функционирования институтов надо, прежде всего, обеспечить четкое разграничение трех главных ветвей государственной власти – законодательной, исполнительной и судебной – и потом следить за тем, чтобы все обсуждения происходили в соответствии с установленной процедурой, даже если от этого может пострадать оперативность к принятию постановлений. Нельзя позволять государственной машине двигаться слишком быстро, так как промедление повышает шансы разоблачения и отклонения ложных или противозаконных инициатив, к которым прибег тот или иной политик.

Конечно, в то же время была возможность того, что разные ветви власти вместо независимости каждой из них и конкуренции между собой объединятся в каких-нибудь противоправных действиях. В таком случае последним мероприятием, гарантирующим беспристрастность властных структур, прозрачность процесса принятия постановлений является бдительность со стороны общественного мнения. Коррумпированные политики неизбежно потеряют доверие избирателей, при условии, конечно, что эти последние будут проинформированы. Поскольку рядовые граждане в своем большинстве не могут заниматься разоблачением грязных сделок политиков, это должно сделать общественное мнение с помощью независимой прессы.

Однако использование общественного мнения как самого гаранта нравственности создает что-то вроде порочного круга: как знать, сама ли эта мысль не является «коррумпированной»? Ответом на такие сомнения является сохранение плюрализма средств массовой информации, защита демократии от сил коррупции и упадка путем борьбы против монополии информации. Конечно, побуждения тех, кто информирует граждан, могут быть порой нечестными и коварными. Такие непокоренные сторонники свободы прессы, как Бенджамин Констант или Джон Стюарт Милл хорошо знали, что журналисты не всегда олицетворяют честность, что некоторые из них озабочены только продажей написанного, однако оба считали (подобно современным теоретикам постмодернизма), что поток информации слишком обуреваемый и нестабильный, чтобы им постоянно манипулировать.

До сих пор система защиты современных государств от коррупции опирается, прежде всего, на этот принцип, то есть на конкуренцию между партиями, на свободу информации и распределение власти. Теоретически такая формула выглядит приемлемой: в условиях, когда достижение консенсуса относительно общественного добра кажется все более сомнительным, по меньшей мере, чего мы можем требовать от демократии, это хотя бы нейтральности политических институтов.

Автор: Банкамария Фонтана.