Дом из бивней мамонта
Подумать только! До чего же скрытое и прямо-таки невероятное место выбрали для своего стойбища охотники за мамонтами! В нескольких километрах от Чулыма, в истоках широкого и извилистого распадка с лесистыми склонами. Но невероятное отнюдь не всегда невозможно. Г. А. Авраменко, прекрасный специалист-археолог и знаток здешних мест (его знаниям и упорству мы и были обязаны раскопками, что велись теперь), немедленно объяснил условия находки: они подтверждали его гипотезу о высоком уровне воды в Чулыме в древности. Поэтому не имело смысла искать стойбища древнекаменного века в привычных местах. Люди предпочитали держаться как можно дальше от берега широко разливавшейся реки, скрываясь от непогоды и подстерегая свои жертвы в глубоких долинах.
После того как отвалы глины были сдвинуты в сторону и показалась поверхность нетронутого лопатой пласта, наступил самый ответственный момент. Наступила пора приступить к делу лопате и ножу, традиционным орудиям труда археологов. Однако, когда после разбивки площадки на квадраты начались, наконец, раскопки, то сразу же стало ясно, что если в толще холодной и плотной, со следами морозобойных трещин глины и запрятаны сокровища многотысячелетней давности, то извлечь их можно лишь с великим трудом. Влажная и тяжелая лессовидная порода намертво, как цемент, прилипала к лопатам, и поэтому отбросить ее в сторону, как это обычно делается, почти не представлялось возможным. То и дело приходилось останавливаться, чтобы ножами счистить глину с лезвий. А в нижней по склону части площадки появились новые неприятности — низколежащие подпочвенные воды начали просачиваться и превратили эту часть раскопа в жидкое болотистое месиво.
Попробовали приостановить работу, чтобы дать возможность немилосердно палящему солнцу подсушить поверхность. Но такая уловка привела лишь к появлению новой неожиданной трудности: глина через несколько часов буквально окаменевала и превращалась в настоящий бетон, раскрошить который лопатой или ножом без риска повредить что-либо скрытое в нем было нелегко. Вскоре к тому же пришлось, как говорят археологи, «сесть на ножи», то есть разбирать слой глины тонкими инструментами, надолго отбросив в сторону лопаты: все чаще на поверхности появлялись характерные зеленовато-серые пятна, которые, как вскоре выяснилось, служили своего рода предостерегающим сигналом — «Внимание, осторожно, здесь залегает кость!»
Зеленоватая глина кольцом опоясывала каждую из них, и они оказывались как бы внутри своеобразного футляра. Чем ближе к центру расчищенной площадки сдвигались раскопанные участки, тем чаще, к нашей неописуемой радости, появлялись зеленоватые пятна, которые затем стали сливаться друг с другом, образуя целые «поля». Это значило, что ниже залегают настоящие россыпи костяных обломков!
Постепенно — на отдельных участках раскопа после кропотливой, требующей адского терпения и ювелирной точности расчистки — начала проясняться загадочная и таинственная картина. Нет, это было что угодно, но отнюдь не заурядная и скучная груда обычных кухонных отбросов, небрежно вываленных первобытными обитателями на окраине стойбища! Раскоп заложен в месте, где на стойбище древних располагался культурный комплекс. Постепенно росла уверенность, что комплекс этот поистине исключительный по ценности и значению.
«Конечно же, это не беспорядочная свалка», — продолжал я мысленно убеждать себя, рассматривая сверху россыпь костей.
Слишком уж похожа на правильный полукруг. К тому же с какой стати то там, то здесь из глины появляются куски бивней? Разве место им, бесценному в древнекаменном веке сырью, в презренной кухонной свалке?
Но если это не свалка, то трудно отделаться от впечатления, что передо мной лежат частично раскрытые руины дома охотников за мамонтами!
Разумеется, идея требует проверки и веских доказательств, но я почти убежден: то, что раскапывается со вчерашнего дня, — развалины жилища, сооруженного из костей! Это же так похоже на картину, которую Герасимову посчастливилось не один раз наблюдать в Мальте, в долине Ангары. И, следовательно, в Ачинске, возможно, предстоит сделать открытие, редкостное для Сибири. Но не будем торопиться и радоваться раньше времени. Вот если встретятся темные пятна — следы ямок от столбов дома, а еще лучше остатки самих столбов, то тогда и можно будет воскликнуть: «Эврика!»
Большую радость принесли раскопки восточной — самой верхней по склону и потому, очевидно, лучше всего сохранившейся — окраины загадочного комплекса. Вот ножи освободили массивный фрагмент бивня, к которому сбоку вплотную прилегали длинные пластины трубчатой кости, очевидно, бедра слона. Чуть выше — другой сюрприз: на свет появились мелкие, залегающие сплошной массой обломки огромной кости. После кропотливой работы стала ясна загадка «костяного веера» — под неимоверной тяжестью трехметровой толщи глины было расплюснуто в лепешку гигантское бедро, которое не могло принадлежать иному животному, кроме мамонта. Кость некогда стояла вертикально — ее округлая, величиной с добрый мяч, суставная часть лежала в углублении, вырытом в глине.
Бедренные кости были своего рода «футлярами» для закрепления в них бивней, образующих каркас дома. Современный архитектор назвал бы первые из этих конструктивных деталей базами для колонн, а бивни наверняка определил бы как своеобразные колонны. Однако, строго говоря, они не стояли вертикально, а из-за естественной изогнутости сходились точно к центру сооружения, образуя костяк жилища, подобного юрте.
Дело обстояло именно так, и в этом мы скоро окончательно убедились. В одной из частей дома один около другого лежали сразу три бивня; центральный входил в бедренную кость, как стержень во втулку, а располагающиеся по сторонам представляли собой расколотые вдоль и затесанные на концах клинья. По всей видимости, они должны были закрепить и удержать в вертикальном положении вкопанную в глину бедренную кость. Надежно укрепить в земле «несущие конструкции» жилища было одной из главных забот строителей ледниковой эпохи. Другая задача — удержать «базы для колонн» и просто вбитые в глину бивни. Это делалось с помощью длинных брусков и клиньев, «вырубленных» из массивных стенок трубчатых костей мамонта или из лучевых костей его конечностей.
После того как удалось разгадать смысл нагромождения костей на окраине жилой площадки, не составляло особого труда понять назначение беспорядочно перекрещивающихся обломков бивней в ее центральной части. Они, конечно же, представляли собой остатки каркаса, рухнувшего на пол покинутого охотниками дома! Сверху на бивни, вероятнее всего, набрасывались шкуры мамонтов и лошадей, которые затем тщательно обкладывались дерном и присыпались землей. Когда с приходом лютой зимы начинались снегопады, округлый купол постройки дополнительно утеплялся вырезанными из затвердевшего наста снежными кирпичами. Такие же постройки бытовали до недавнего прошлого у эскимосов на арктическом севере Сибири и Америки, в краю, где, пожалуй, нагляднее, чем где-либо на Земле, можно представить и почувствовать невзгоды и суровость далеких времен ледниковой эпохи. Нижняя по склону часть ачинского дома из бивней мамонта неожиданно оказалась углубленной в землю. Жилище, таким образом, представляло собой полуземлянку.
Когда завал из бивней, прикрывших пол дома, убрали, открылась вдруг «отопительная система». Она состояла из трех очагов. И вдруг — новый сюрприз: огонь в очагах поддерживался с помощью бурого угля! Это казалось просто невероятным, но было именно так: человек древнекаменного века Сибири, в обычных представлениях заурядный и лишенный воображения первобытный дикарь, — не только талантливый строитель, но также и геолог, разгадавший необычные качества темного камня!
Орудий удалось найти немного, и все же их оказалось достаточно, чтобы составить ясное представление об особенностях Ачинска. Весьма совершенные каменные инструменты по большей части напоминали те, которыми пользовались мальтийцы в долине Ангары. Лезвия всевозможных орудий оформлялись тончайшей обивкой. Особенно тонкие и хрупкие, очевидно, использовались для ювелирной отделки инструментов и украшений из кости. А несколько обломков окончательно убедили нас, что уровень мастерства в обработке даже, такого прочного сырья, как бивни мамонта, был очень высок.
Кроме изящных инструментов, около очагов лежали грубые и массивные орудия, изготовленные из целых галек. Они были особенно широко распространены в древнекаменном веке Сибири в последующие тысячелетия и использовались в качестве скребел для обработки огромных шкур мамонтов или же рубящих инструментов, которыми раскалывали бивни мамонта вдоль или затесывали их концы. Такие же галечные орудия обнаружил М. М. Герасимов при раскопках жилищ на Мальте.
Многое при сравнении вызывало в памяти уникальную до недавнего времени палеолитическую культуру Прибайкалья, открытие которой вызвало в свое время подлинную сенсацию в археологическом мире. Не было в ачинском жилище только предметов искусства, похожих на найденные в Мальте и Бурети.
Пятна красной охры, самой любимой и распространенной краски древних художников, вселяли в нас надежды. Но, увы, знаменитые скульптурные фигурки мадонн древнекаменного века нам так и не встретились.
А как же интригующие гипотезы о трансконтинентальных миграциях в Сибирь из Европы охотников за мамонтами? Как теории о первоначальном заселении человеком севера Азии с запада? Материалы Ачинской палеолитической стоянки дают обильную пищу для размышления об этом. Разумеется, многое предстоит обдумать и взвесить, прежде чем удастся прийти к уверенным заключениям, но уже сейчас ясно, что особенности памятника в целом, своеобразие культуры тех, кто оставил его, позволяют наметить некоторые контуры решения. В частности, примечательно, что стоянка в Ачинске — по характеру мальтийская — датируется, судя по всему, не ранним (как следовало ожидать при направлении миграции с запада на восток), а более поздним временем, чем прибайкальские стоянки того же типа. Не означает ли это, что в пределах Сибири переселение охотников шло с востока на запад, из долины Ангары в бассейн Енисея? Это, пожалуй, наиболее вероятный вариант решения вопроса.
Но окончательной уверенности, разумеется, не может быть. Кто может поручиться, что на территории Западной Сибири и прилегающих к ней областей севера Азии не будут открыты в будущем памятники одного времени с Мальтой? Не формировалась ли мальтийская культура с самого начала на значительно большей, чем предполагают, территории? Что же касается миграций, то не следует также приуменьшать возможностей «культурных импульсов», связывающих (начиная с палеолита) самые порой отдаленные ареалы Старого Света, освоенные палеолитическими людьми. Как бы, однако, ни было, одно сейчас не вызывает сомнений — ачинское поселение древнекаменного века остается в Сибири одним из ключевых по значению памятников, изучение которого внесет много нового в устоявшиеся представления и традиционные взгляды.
Автор: В. Ларичев.