В согласии с прошлым. Продолжение.
«Не ведая еще, что такое жизнь, как можно знать, что такое смерть?» – спрашивал Конфуций. Хотя его сторонники уделяли большое внимание похоронным ритуалам и траурному этикету, они не слишком заботились мыслью о том, что происходит после смерти, и о том, что может произойти с душой. Они, правда, верили в жизнь мертвых в памяти живых и разрабатывали правила поведения, способны обеспечить такого рода бессмертие. Например, в VI веке до нашей эры Шасун Бао определил «три вещи, которые никогда не портятся»: «веди себя добродетельно», «приобретай заслуги» и «пиши тексты, которые останутся потомкам».
Со своей стороны, даосы были такие влюбленные в жизнь, что упорно пытались продолжить ее. Лао-цзы считал, что можно достичь долголетия и уберечься от воздействия времени, сохраняя восприятие жизни, присущее ребенку. Даосизм как религия предлагал несколько соответствующих рецептов – от упражнений для дыхания до потребления эликсиров, изготовленных на основе киновари. Имелось целью в корне изменить человеческий род и наделить его бессмертием.
Буддизм выработал учение сансара, стоящее на идеи перевоплощения. Ревностные последователи этого учения верили: прожив с должной благотворительностью одну жизнь, они снова родятся на высшей ступени существования, и так будет повторяться из жизни в жизнь, пока не будет достигнуто состояния такого совершенства, когда – уже за пределами времени – перестанет вращаться колесо перевоплощения. Итак, буддийский подход сводился к идеалу самоуничтожения «без жизни или смерти», как выразился монах Фа-лень в начале эпохи Тан.
Буддизм также внес в китайскую философию идею конца света, который должен наступить только после долгих и точно определенных циклов создания и разрушения. И сама концепция и даже схема обозначения различных состояний и непрерывного развития были усвоены и развиты неоконфуцианцами периода династии Сун, X-XIII века нашей эры. Типичным для китайцев является убеждение, что конец света каким бы трагическим он не выглядел, должен восприниматься как закономерность, а не как наказание.
«Все течет, как вода, ничто не останавливается ни днем, ни ночью», – проникновенно отмечал Конфуций. Непрерывное движение воды ассоциировалось в его представлении с течением времени, и он мучился горьким осознанием, что жизнь ставит перед человеком задачи, о которых известно заранее, что их никогда не выполнить. Это первые поэтические размышления в китайской культуре об эфемерности, мимолетности.
Как противостоять этой быстротечности? Конфуцианцы верят, что людям следует извлекать выгоду с мимолетности времени, развивать сильные черты характера и приносить пользу обществу. Такая активность и социальное самосознание противоречат даосскому идеала, построенному на созерцании и слиянии с природой. Мудрец-даос ищет безвременья даже в самом течении времени. У него единственное желание – наслаждаться уютом мирной и скромной жизни. Преходящее время не смущает его, любую тревогу можно снять, совершенствуя свой ум.
Чжуан-цзы принадлежат хорошо известный рассказ, где автор пишет, что ему приснилось, что он стал бабочкой, которая порхает туда-сюда и не знает, что он Чжуан-цзы. Проснувшись, он не мог понять, или он Чжуан-цзы, которому снится, что он бабочка, или он бабочка, которой снится, что он Чжуан-цзы. Мораль рассказа такова: возможно, сама жизнь – это долгий сон, от которого нас разбудит смерть.
Однако, как философам, так писателям и поэтам удалось тонко передать ужас перед мимолетностью времени. Выражая горячее желание служить родине, в своей автобиографической «Лисао» («Скорбь презренного»), написанной в конце IV века до нашей эры, один из основателей национальной поэзии Цюй Юань говорит о потере иллюзий и жалуется на течение времени: «Старость настигает меня. Прежде чем я смог получить признание».
В конце эпохи Хань во II веке нашей эры взгляды поэтов разнообразнее. Одни предпочли эпикуреизм («Возвеселимся сегодня. Зачем ждать до завтра?»). Другие превозносили славу и честь: «Человеческое тело… умирает, как и все живое. Заслужить имя – вот в чем настоящее сокровище». А еще некоторые искали спасения в забвении опьянения: «Заблуждение – глотать лекарственное снадобье для бессмертия; лучше пить хорошее вино и ходить в шелках».
Хотя какая она неоднозначная, отличительной для китайской поэтической манеры представляется позиция самого известного из поэтов Сунской империи Су Донгпо (1037-1101). В «Упоминании о красной скале» он прославляет героическую эпоху Трех Царств и одновременно выражает сожаление, что они исчезли, как и многие другие химеры. Или он оптимист, или пессимист? Я бы сказал, и тот, и другой. У него конфуцианская заинтересованность земными делами, и одновременно он выражает метафизическую отстраненность, чтобы не сказать равнодушие ко всему, заимствованную от даосизма.
Автор: Хуан Бинминь.