Удивительные истории Геродота
«Перед вами изложение исследования, предпринятого Геродотом из Галикарнаса с тем, чтобы не позволить времени бесследно поглотить происходящие в жизни людей события, чтобы потомки могли по достоинству оценить великие и удивительные деяния греков и варваров, а главное, не забыли причин, ввергнувших народы в войну».
В этом предисловии к «Изложению событий» Геродот дал, по-видимому, первое определение задач и самого предмета исторической науки. Шестьюдесятью годами раньше его предшественник Гекатей Милетский, который главным образом старался переосмыслить на более рациональной основе легенды, составляющие мифологическое наследие греков, определял свои намерения следующим образом: «Так говорит Гекатей Милетский: я описываю вещи постольку, поскольку они кажутся мне правдоподобными; в сущности, легенды греков многочисленны и забавны, по крайней мере, на мой взгляд». Таким образом, утверждая и даже утрируя право автора на особое мнение, он в то же время указал на два основных требования, предъявлявшихся в эллинистическом мире к историческим сочинениям: стиль и правдоподобие.
Однако Геродот понял свою задачу иначе. Он не стремился дать собственное толкование тому, о чем рассказывал (чаще всего он противопоставлял разные версии, которые ему удалось собрать), он просто излагал результаты своих исследований. История в его понимании была одновременно научным поиском и увлекательным повествованием. Именно в его творчестве особенно ярко проявилось все то, что веками формировало две основные составные части греческой исторической мысли, время от времени склонявшейся то к одному, то к другому полюсу, но всегда признававшей приоритет правдоподобия (причем это относится и к авторам, предпочитавшим художественное изложение материала).
Повествователь
Когда Геродот определяет свое произведение как «изложение результатов исследований», под этим надо понимать не только письменное, но и устное повествование. В «Изложении событий» устная и письменная традиции тесно переплетены. По-видимому, Геродот устраивал публичные чтения своего труда, состоящего из нескольких отдельных отрывков. Это предположение подтверждают встречающиеся в тексте намеки на реакцию публики, да и сама структура прозы.
Конечно, это сильно сказалось и на композиции, которая может показаться чересчур фрагментарной из-за бесконечных авторских отступлений, то и дело наслаивающихся друг на друга и напоминающих не то китайские ларцы, не то русские матрешки. По натуре скорее живописец, чем скульптор, Геродот в совершенстве владеет искусством рассказчика и умеет захватить читателя с помощью какой-нибудь детали, эпизода, персонажа.
Он зачастую просто пересказывает услышанное от кого-то. Так, повесть о победе афинян над персами в битве при Марафоне он связывает с историей некоего Эписелоса, который лишился в этом сражении зрения, хотя и не был ранен: «Я слышал, что Эписелос так рассказывал о случившемся с ним несчастье: ему почудилось, что перед ним предстал огромный гоплит с бородой такой длины, что она покрывала весь его щит; призрак обогнал его и поразил воина, стоявшего рядом. Таков рассказ Эписелоса в том виде, как мне его передали». Было бы неверно видеть в этом эпизоде всего лишь один из многочисленных примеров использования Геродотом устной информации. Здесь применен прием многократного зеркального отражения: Эписелос рассказывает свою историю каким-то людям, те ее повторяют, их слышит Геродот и в свою очередь пересказывает то, что узнал от них.
Здесь автором руководило не только пристрастие ко всевозможным чудесам и диковинам — в чем столь часто упрекают Геродота, — но еще и желание заинтриговать, удивить. Будучи сам чрезвычайно любопытным, он умел возбудить любопытство читателя. Он хотел разобраться в каждой неясной детали, в обычаях любого народа; его интересовало буквально все: события, изобретения, памятники, будь то дворец-лабиринт на острове Мойрис, египетские пирамиды или вавилонские стены. А чтобы удовлетворить жажду познания, Геродот путешествовал, повсюду расспрашивал тех, кто хорошо знал другие страны, — ученых, жрецов и вообще самых разных людей, имена которых не сохранились. «Желая узнать, я спрашиваю».
Цель этого неистового поиска знаний ясно выражена во вступлении к «Изложению событий»: историк должен бороться со временем и вырвать из его власти все, что сочтет достойным памяти. В те времена в городах и храмах Греции были особые люди — мнемоны, задачей которых было хранить, запоминать и записывать события священной и человеческой истории. Но роль историка гораздо выше, чем чисто административная, юридическая и религиозная роль мнемона. Деяния людей и предметы культуры (эрга), которые он упоминает, должны сохранить клеос — ореол славы. Геродот в каком-то смысле выступил как продолжатель традиций эпической поэзии. Но поэт описывает подвиги героя, а историк — поступки людей.
Именно благодаря своей любознательности исследователя и путешественника Геродот значительно расширил рамки исторического сочинения. Он не мог ограничиться изложением мифов, генеалогических таблиц, историко-этнографических характеристик различных народов и сообществ. А поскольку он хотел осветить предмет своего исследования как можно шире, ему пришлось тщательно отбирать фактический материал, ведь тот, кто решил сконцентрировать свое внимание на области «великих и удивительных деяний», не может фиксировать все подряд.
Геродот сознательно отводил столь значительное место пространным авторским отступлениям. В одном месте он прямо говорит: «В моем логосе (речи) самое главное как раз и есть отступления». Чтобы понять такой подход, нет нужды ссылаться ни на современные авторитеты, ни даже на более поздних греческих авторов, произведения которых, рассчитанные исключительно на читателей, кажутся композиционно более совершенными. В повествовании, адресованном, прежде всего, слушателям, а уж потом — читателям, устная манера изложения зачастую определяет не только форму, но и отбор материала. Недостаточно, чтобы исторические детали что-либо разоблачали или вызывали восхищение, нужно, чтобы эти славные или позорные деяния были еще и интересными и не только удовлетворяли любопытство рассказчика, но и задевали какие-то струны в душах тех, кто составляет его аудиторию.
Исследователь
Откуда же Геродот черпал материал? Наряду с описанием событий, происходивших в греческих городах в 6—5 вв. до н. э., значительную часть его произведения занимает изложение истории и обычаев народов, объединенных под властью Персии (или таких, как, например, скифы, которых персы безуспешно пытались покорить). Но кульминацией повествования стало, конечно, столкновение греков и персов, которому посвящена чуть ли не половина работы.
Таким образом, Геродота интересовал не один какой-то народ или, скажем, греческий город и даже не сама Греция; он не воздвигал барьеров, никому не выказывал презрения — одним словом, не считал, что греки существенно превосходят другие народы, презрительно именуемые варварами. Сын своей эпохи, утвердившей благодаря трудам философов-софистов культурный релятивизм, уроженец местности, расположенной на границе между Востоком и Западом, он был наделен любознательностью, вниманием и чувством уважения к другим народам.
И все-таки Геродот смотрел на окружающий мир глазами истинного грека. Следуя чисто эллинской традиции видеть в других собственную противоположность, он представляет нам обычаи иных народов как антитезу греческому укладу жизни. К примеру, египтян он описывает так: «Здесь ходят на рынок и занимаются торговлей женщины, а мужчины сидят дома и ткут… Мужчины носят поклажу на голове, а женщины — на плечах». И наконец: «Греки пишут и перекладывают камешки во время счета слева направо, египтяне же делают все наоборот: они пишут и считают справа налево, но при этом утверждают, что именно они поступают должным образом, а другие — шиворот- навыворот».
Таким образом, оценка, а следовательно, и толкование строятся по принципу противопоставления. Но Геродот не забывает и о сходстве. Он всегда честно указывает на него читателем. Например, говоря о спартанцах, он подчеркивает, что их обычаи, связанные с кончиной правителя, напоминают «обряды азиатских варваров», да и сам этот народ похож «на египтян: у тех и у других звание глашатая, флейтиста и повара передается по наследству».
Если Геродот и не зашел так далеко, как Фукидид, утверждавший, что греки сами когда- то жили как варвары; если он и соблюдал дистанцию между двумя мирами, то все-таки делал это не до такой степени, чтобы представить их некими монолитными блоками, один из которых систематически подчиняет себе другой или оставляет его далеко позади в области культуры. Он, хоть и не равнял варваров с греками, все же порой признавал за ними первенство. Так, он заметил, что многие греческие божества позаимствованы у египтян, и на основании этого сделал вывод, что египетская цивилизация древнее греческой, что у персов есть свои добродетели.
«Изложение событий» завершается таким поучительным эпизодом. Стремясь убедить своих подданных отказаться от идеи захвата более плодородных земель, царь персов Кир II обращается к воинам со словами: «Греки предпочли остаться на скудных землях, но сохранить свободу, презрев участь рабов, взращивающих на щедрых полях богатый урожай для других». В его уста вложена истина, адресованная как раз в первую очередь грекам. Аналогичным образом Геродот перенес «на персидскую почву» спор об основных формах государственного устройства — демократии, олигархии и монархии. Персы, конечно, чужеземцы, враги, но ведь они тоже люди. Разве они, хотя бы чисто теоретически, не могут быть похожи на греков, равно как и греки в чем-то напоминать варваров?
С другой стороны, Геродот в отличие от своих последователей вовсе не стремился пересказывать мифы или развертывать всю цепь событий, начиная с самых истоков или традиционных вех греческой истории. Область его исследования — мидийские войны и жизнь поколения, которое предшествовало участвовавшему в них, — представляет собой сравнительно недавний для него период. А описывать более древние времена — дело поэтов и тех, кто изучает генеалогию. Точно так же подходил Геродот и к рассказу о Египте: он по-разному относился к тому, что видел собственными глазами, и к тому, что узнавал, общаясь с египтянами. Если он и обращался к мнению персидских, финикийских и египетских ученых относительно некоторых легендарных эпизодов, в частности похищения Елены и Троянской войны, то лишь затем, чтобы лучше разобраться в причинах мидийских войн.
Избрав предметом изучения события недавнего прошлого, о которых он мог узнать, что называется, «из первых рук», Геродот тем самым оказал решающее влияние на дальнейшее развитие исторической науки. Его последователь Фукидид пошел еще дальше, сконцентрировав внимание на современной ему эпохе.
Автор: Кармине Амиоло.