Княгиня Ольга. Продолжение.
Многолетнюю дискуссию среди историков вызывает все тот же вопрос, когда и где крестилась княгиня? Скрупулезно описывая церемонию приема, Константин VII нигде даже не намекнул на крещение Ольги. Можно было бы предположить, как это делают другие, что она уехала из Царьграда язычницей и крестилась либо в Киеве, либо в том же Константинополе, но в свой второй приезд, о котором мы равным счетом ничего не знаем (был ли он вообще?). Между тем такое предположение, как выяснилось, вступает в противоречие с описанием приема. В императорском дворце Ольгу принимали с пышностью и почтением, каких не удостоился ни один языческий посол или правитель. Да и вообще никто!
Впрочем, и состав посольства Ольги не был совсем обычным. Начать с того, что во главе его стоял не княжеский посол, а правитель страны, что было случаем экстраординарным. Константин Багрянородный именует Ольгу — Эльгу — «архонтиссой Руси», вызывая в нашей памяти, с одной стороны, такой же титул на печатях Феофано Музалон и ряда других лиц, сопоставляемых с известными нам русскими князьями Поднепровья, а с другой — ту самую Русь на востоке крымского полуострова, с которой были связаны судьбы Игоря и Святослава.
Вместе с Ольгой в Константинополь прибыли шесть ее родственниц-архонтисс, то есть княгинь, о существовании которых нет никаких известий в русских летописях, а также племянник, сын сестры или брата Ольги (анепсий — кровно-родственный племянник), занимавший в церемониале приема второе место после княгини. Княгиню и ее родственниц сопровождали 16 знатных дам, по-видимому, «боярынь», 22 посла, 44 купца, пять «людей Святослава», три переводчика, священник и служители «высокого ранга», то есть придворные Ольги.
По обязательному церемониалу приема княгине надлежало приветствовать императора, трижды распростершись у подножия его трона, однако Ольга ограничилась легким наклоном головы. После торжественной аудиенции Ольга не покинула дворец, а направилась со своими спутницами в семейные покои императрицы и, как можно судить по ряду признаков, была принята не как чужестранный правитель, а как почетный гость семьи.
В чем тут причина? Мог ли император так принимать язычницу? И с чем вообще приехала Ольга в Константинополь? Какие были у нее дела? С последним тоже полная неясность. Предположения историков, что, крестившись, Ольга вела переговоры о самостоятельной русской церкви и просила на Русь духовенство — не более чем пустые домыслы. Переговоры о торговле и мире никак не объясняют родственного (во всяком случае, дружеского) характера общения русской княгини и императорского семейства, ее приемов во внутренних покоях дворца. Логичнее предположить, что целью визита Ольги были матримониальные намерения русской правительницы, подыскивавшей достойную жену для своего сына.
Французский историк Ж.-П. Ариньон, анализируя почести, оказанные русской княгине, отметил, что Ольга была принята в Константинополе по чину «опоясанной патрикии», на который она имела право только в том случае, если бы стала свекровью «багрянородной» принцессы. Однако замечание это могло иметь смысл, если бы визит Ольги приходился на середину и вторую половину 50-х годов X века, когда Святослав вступил в брачный возраст, а не тогда, когда ему было 4—5 лет. К тому же не стоит забывать, как относился Константин VII к бракам с «варварами». Тот же Ариньон, касаясь вопроса о крещении Ольги в Константинополе, полагает, что император, считавший себя «Христом среди апостолов», ни в коем случае не упустил бы возможность рассказать о крещении при своем дворе, да еще с его участием в качестве восприемника…
Наконец, есть прямое свидетельство, что к моменту посещения Царьграда Ольга уже была христианкой: в ее свите вместе с ней прибыл священник Григорий. Предположение, что он исполнял при княгине роль переводчика, несостоятельно: в той же свите был личный переводчик княгини и еще два переводчика.
Чтобы поддержать летописную версию (и версию жития Ольги), историки обычно апеллируют к двум другим свидетельствам, где (в одном прямо, в другом косвенно) указывается на принятие Ольгой крещения именно в Константинополе. Первое свидетельство — фрагмент хроники византийского историка конца XI века Иоанна Скилицы, довольно точно излагающий версию «Повести временных лет». Скилица вообще следует трудам своих предшественников, расцвечивая их рассказы деталями и подробностями, большая часть которых, по-видимому, на его совести. В данном случае можно думать, что в его руках был список если не «Повести…», то «Начального свода».
Последнее тем более вероятно, что в рассказе о крещении Руси Владимиром Иоанн Скилица также следует русской версии событий, на что обычно не обращают внимания. И все же, наряду с повторением известного, у этого историка можно обнаружить весьма существенные детали. Он подтверждает время приезда Ольги в Константинополь именно в 946, а не в 957 году: историк датировал это событие временем патриарха Феофилакта, который занимал константинопольскую кафедру с февраля 933 года по 27 февраля 956 года. Пока датировка этого события «Повестью…» (955 год) не подвергалась календарной проверке, указание Скилицы на Феофилакта не вызывало особого интереса. Теперь же, когда историкам приходится выбирать из двух дат одну, свидетельстве Скилицы оказывается одним из решающих факторов в пользу 946 года.
Вторым свидетельством, на этот раз независимым от русского летописания, о крещении Ольги в Константинополе обычно служит запись под 959 годом продолжателя хроники Региона Прюмского. Там сообщается о приходе во Франкфурт-на-Майне к императору Оттону I послов «Елены, королевы ругов, которая крестилась в Константинополе при императоре Романе» с просьбой поставить «их народу» епископа и пресвитеров. Это единственный источник, называющий Ольгу — Еленой. Естественно, у наиболее строгих исследователей возникает законный вопрос: почему надо отождествлять Елену — с Ольгой, ругов (жителей Рюгена на Балтийском море или Ругиланда на Дунае) — с русью, а последующую неудачу миссии епископа Адельберга «к ругам» — с поездкой в Киев, на Днепр? К тому же — и это очень существенно — император Константин Багрянородный нигде не называет Ольгу «Еленой», а только «Эльгой».
Автор: Андрей Никитин.